Фрагменты случайных встреч. Сборник рассказов

По телу разливается приятная слабость, плещется через края. Время перестаёт играть со мной, успокаивается. Его обычный темп – чёткий, размеренный, кажется странным. Вот только Леры рядом уже нет. Часы показывают восемь утра – через час мне нужно быть на работе. Едва сдерживая слёзы, я поднимаюсь с дивана и выбегаю из здания, прямо на пустую улицу. Дома шелестят, их края загибаются, как альбомные листы с неумелым чертежом. Линии текут, капают на асфальт размашистыми кляксами. Ноги вязнут в густых чернилах, идти становится невыносимо трудно.

В «Илирии» всё предсказуемо. Яркие лампочки, пыль в столбике утреннего света. Коридор давит стеллажами. Осуждающий взгляд Виталика прожигает меня насквозь. По его злым глазам и кривой ухмылке ясно, что он недоволен.

– Это не ваше дело, чем я занимаюсь, – говорю я с порога. – Не надо так смотреть.

– Думаю, тебе стоит уйти, – объявляет Виталик. Слишком решительно, никаких примирительных интонаций.

– И уйду, – с лёгкостью соглашаюсь я. – Вы мне не нужны.

Сзади появляется Юля. Прячет руки в карманы и шипит:

– С тобой с самого начала были одни проблемы.

– Знаешь, что будет дальше? – Виталик шагает ко мне, я вжимаюсь в стену. – Мать упечёт тебя обратно в психушку. Навеки.

– Не упечёт. Я сама могу о себе позаботиться.

– Соня… – невнятно бормочет Юля. – Заканчивай придуриваться.

В горле разрастается ком, горький и колючий. Перед глазами плывут мутные блики. Сквозь них я вижу длинный облезлый коридор, усеянный щепками.

– Я не сумасшедшая, – повторяю я, как во сне, и щипаю себя за руку. Кожу жжет, неприятное покалывание мигом приводит в чувство. – Если больно, значит, всё по-настоящему.

– Опаньки, – хмыкает Юля и кивает Виталику. – А я знала, знала, что этим кончится. Психопатка хренова.

– Опять за старое, – сокрушается он. – Дело дрянь, с ней уже такое было. С катушек слетала, твердила, что только боль реальна, остальное обман и чушь. Лечили, да не долечили. И я, кретин последний, пошёл у сестры на поводу. Девочке надо социализироваться, для окружающих она не опасна, лечение прошло успешно… как же!

В глазах темнеет. Я разворачиваюсь и бегу, но почему-то не к выходу, а на лестницу. Оборачиваюсь. Две фигуры отдаляются, сливаются, до меня доносятся их голоса – сердитые, взволнованные. Ком опускается в желудок, кусает и скребётся. Почему не могло остаться, как вчера? Чтобы только я и она. Она и я…

Лестница расплывается, рябит, покрывается чёрными пятнами. Я с трудом добираюсь до бара на втором этаже. Народа полно, но Леры у окна нет. Мир вращается и пытается улизнуть, но я крепко его держу. Сейчас не время. Надо продержаться, а потом пусть хоть рухнет мне на голову. Я представляю, как Лера открывает окно. Садится за столик напротив и начинает гладить свои волосы. Они слегка влажные, наверное, после душа, и завиваются на кончиках. Я смотрю на окно сквозь стакан и жду. Всё снова пропадает, растворяется, убегает. Сердце гремит в каждой вене, на смену решительности приходит что-то другое. Оно тянется ко мне своими скользкими лапками, переполняет изнутри, подчиняет целиком. Это неправильно… Принцессы вовсе не такие. Они милые, добрые и честные. Их все любят, потому что они прекрасно воспитаны. А меня никто не любит. Разве что Лера. И мне нужно её найти.

В ушах звенит – громко и противно. Столики в зале плавятся, растекаются гадкими лужами. На душе становится тихо и спокойно. Кажется, что какой-то странный транс близится к завершению, и становится легче дышать.

Я встаю и бегу прочь. Отмахиваюсь от липкой пластмассовой паутины, сбрасываю её в пропасть. Тело ломит, ощущения тягостные и непривычные. Меня знобит, ноги слушаются неохотно. Пол ледяной, а я почему-то босиком. Сзади смыкается темнота, гонится за мной, преследует. Дверь, коридор, лестница, снова коридор. На пути – кухня, череда тумбочек и столов, кипящие сковородки, куски хлеба на истерзанных досках. Обстановка серая, схематичная, будто фигурки в тетрисе. В углу возвышается подставка с ножами, похожая на огромный замок. Уняв дрожь, я подхожу ближе, обхватываю рукоять пальцами и тащу на себя. Она холодная и такая знакомая. Масло на сковороде шипит, повар косится на меня первым и гневно что-то кричит. Чужие взгляды липнут ко мне, трутся о ноги, как назойливые котята. Я шагаю назад, поворачиваюсь и натыкаюсь на дверь кладовой. Поворот ручки, щелчок, скрежет щеколды и я уже по ту сторону, далеко от всех.