Фрагменты речи влюбленного

1. Для меня существует «высшая ценность» — моя любовь. Я никогда не говорю себе: «Чего ради?» Я не нигилист. Я не задаюсь вопросом о целях. В моей монотонной речи никогда нет никаких «почему», разве что единственное, всегда одно и то же: но почему же ты меня не любишь! Как можно не любить это «я», которое любовь делает совершенным (которое столько дает, которое дарует счастье и т. д.)? Вопрос, настоятельность которого переживает само любовное приключение: «Почему ты не любил(а) меня?» или еще «Дорогая, скажи мне, скажи, почему, почему ты ушла от меня?» — «О sprich, mein herzallerliebstes Lieb, warum verliessest du mich?».

Ницше, Гейне[171]

2. Вскоре (или сразу же) вопрос ставится уже не «почему ты меня не любишь?», но «почему ты меня любишь чуть-чуть?» Как тебе удается любить чуть-чуть! Что это означает — «чуть-чуть» любить? Я живу в понятиях «слишком» или же «недостаточно»; я жажду слияния и воспринимаю как скаредность то, что не покрывает всего; я стремлюсь занять такое место, откуда количества уже не воспринимаются и откуда будут изгнаны итоги. Или иначе — ибо я номиналист: почему ты мне не говоришь, что меня любишь?

3. Истина в том, что — из ряда вон выходящий парадокс — я не перестаю верить, что любим. Я вижу в Фрейд галлюцинациях то, чего желаю. Каждая обида проистекает не столько от сомнения, сколько от измены: ибо изменить может только тот, кто любит, ревнивым может быть лишь тот, кто верит, что любим; другой эпизодически пренебрегает своей сутью, каковая — любить меня, отсюда все мои несчастья. Однако бред существует лишь если от него пробудишься (бред существует лишь ретроспективно); однажды я начинаю понимать, что со мной случилось: я верил, что страдаю от того, что не любим, а на самом деле я страдал из-за того, что верил, будто любим; я жил в запутанности, веря одновременно, что и любим, и покинут. Каждый услышавший мою внутреннюю речь мог бы только воскликнуть, будто о капризном ребенке: но в конце концов, чего же он хочет?

Фрейд[172]

(«Я люблю тебя» превращается в «ты любишь меня». Однажды X… получил букет орхидей без имени отправителя; тут же он примыслил себе их происхождение — они могли быть присланы только любящим его, а любящий его может быть лишь тем, кого любит он. Лишь после длительного самоконтроля он сумел разъединить два логических заключения: тот, кто его любит, не обязательно тот, кого любит он.)

«Дни избранников»

ПРАЗДНИК. Влюбленный субъект переживает каждую встречу с любимым человеком как праздник.

1. Праздник — то, чего ждут. От обещанной встречи я жду неслыханной суммы удовольствий, пиршества; я ликую, как ребенок, смеющийся при виде той, одно присутствие которой возвещает и означает полноту удовлетворения; передо мной, для меня вот-вот откроется «источник всех благ».

Лакан

«Я переживаю такие счастливые дни, какие господь приберегает для своих святых угодников, и что бы со мной ни случилось, я не посмею сказать, что не познал радостей, чистейших радостей жизни.»

Вертер

2. «Сегодня ночью — страшно сознаться — я держал ее в объятиях, прижимал к своей груди и осыпал поцелуями ее губы, лепетавшие слова любви, взор мой тонул в ее затуманенном негой взоре! Господи! Неужто я преступен оттого, что для меня блаженство — со всей полнотой вновь переживать те жгучие радости?»

Для Влюбленного-Лунатика Праздник — это ликование, а не взрыв; я наслаждаюсь обедом, беседой, нежностью, твердым обещанием удовольствия: «искусство жить над бездной».

Вертер, Жан Луи Бут

(Так что же, для вас ничего не значит быть чьим-то праздником?)

Бант

ПРЕДМЕТЫ, Любой предмет, которого касалось тело любимого, становится частью этого тела, и влюбленный субъект страстно к нему привязывается.

1. У Вертера множество фетишистских жестов: он целует розовый бант, подаренный ему Шарлоттой на день рождения, записку, которую она ему послала (несмотря на скрипящий на зубах песок), пистолеты, которых ока касалась. От любимого человека исходит некая сила, которую ничто не в силах остановить и которая пропитывает все им задетое — пусть даже задетое взглядом: когда Вертеру не удается повидать Шарлотту и он посылает к ней своего слугу, то сам этот слуга, на котором останавливался ее взгляд, становится для Вертера частью Шарлотты («Если бы мне не было стыдно, я притянул бы к себе его голову и поцеловал»). Каждый так освященный (приближенный к божеству) предмет становится подобным болонскому камню, который излучает ночью лучи, накопленные задень.

(Он помещает на место Матери Фаллос — отождествляется с ним. Вертер хочет, чтобы его похоронили с подаренным ему Шарлоттой бантом; в могиле он ложится рядом с Матерью — именно в этом месте и помянутой.)