Фрагменты прошлого

Ханна родилась в этом диком месте у этой женщины. Она была зачата из любви или похоти, или из желания создать лучший, новый мир. Ее мать была женщиной, которая хотела чего-то большего, чем то, ради чего ее растили. Так же, как и Ханна. Может быть, она и убегала от чего-то, но она нашла место и идею, по крайней мере, ненадолго.

И теперь Ханна сделала то же самое. Если она убегала от скучной жестокости, наблюдая, как умирает Дороти Смит, то она, по крайней мере, нашла это место.

Она поступила правильно, приехав сюда, что бы там ни думали ее сестры.

Она на мгновение вцепилась в траву, закрыла глаза и почувствовала под коленями землю. Даже если эта экспериментальная поездка провалилась, она чувствовала себя вправе знать, откуда она пришла в этот мир. Тут она чувствовала себя гораздо лучше, чем когда-либо, живя в Косвэлле, штат Айова. Стоя на коленях, Ханна чувствовала себя так, словно сбросила жесткий, неудобный костюм, который носила всю свою жизнь, и теперь она была обнажена в своей собственной коже впервые.

Ее матери-хиппи это наверняка понравится.

Сказав себе, что желание, пробежаться голышом по лугу, придет позже, если вообще придет, Ханна встала и пошла по траве, пока не дошла до середины луга. Она посмотрела на небо, где, между густыми облаками, лениво светило солнце. Она шарила ботинками по земле вокруг себя, проверяя, есть ли здесь еще садовые борозды. Но земля была гладкой.

Деревья поменьше образовывали дальнюю линию леса, и когда Ханна заметила ровное расстояние между стволами, то направилась туда. И действительно, когда она подошла ближе, носок ее ботинка зацепился за мокрое старое яблоко. Фруктовые деревья отмечали эту границу сада.

Если бы семья Смитов не переехала в Айову, это была бы жизнь Ханны. Работать под солнцем в этом саду, собирать яблоки на обед, обсуждать социальную справедливость и неравенство. В жаркие дни тайком плескаться в реке голышом.

С другой стороны, она была не совсем «Мать Земли». Возможно, Биг-Сур был бы таким же удушающим, как Косвэлл. Здесь не было никаких цифр, которые можно было бы обрабатывать, не было панк-концертов, и она не видела никаких доказательств того, что вид на океан выявит ее заботливую сторону более эффективно, чем кукурузные оладьи.

Существовала вероятность, что она могла бы вписаться. Или, по крайней мере, рядом была бы мать, которая понимала бы ее.

Неужели неловкость в собственной семье была причиной всех неудач в ее жизни? Именно поэтому у нее было так много проблем с налаживанием связей? Ханна никогда не чувствовала, что Дороти не любит ее, но, должно быть, в этом была какая-то неуверенность. Какая-то обида, которую Ханна почувствовала еще в детстве. Ни одна женщина не смогла бы принять внебрачного ребенка своего мужа без небольшой обиды. И Ханна что-то уловила в детстве.

Она просто… похоже, не могла завязать отношения. Никогда не было определенного щелчка, чтобы сообщить ей, что она, наконец, сделала что-то прочное и постоянное. Это всегда было похоже на то, как схватить что-то слишком горячее и посмотреть, как долго она сможет продержаться.

Была ли ее биологическая мать такой же? Ханне нужно было выяснить, была ли эта женщина все еще здесь или ее давно унесло приливом.

Когда она повернулась, чтобы идти обратно через луг, ее взгляд остановился на коричневом оттенке, который выделялся на фоне остальной части леса. Она двинулась к северо-западному углу луга и прищурилась, пытаясь составить образ из головоломки движущихся теней и пересекающихся ветвей. За фруктовыми деревьями, приютившимися под пологом секвой, серый угол привел ее взгляд к остаткам деревянной стены.

Ханна раздвинула ветви яблонь по обе стороны от себя и наклонилась, чтобы подойти поближе. Это определенно было старое здание. Между двумя расставленными досками она заметила блеск чего-то белого. Может быть, раковину.

― Это ядовитый дуб, ― раздался за ее спиной скрипучий голос.

Ханна развернулась и чуть не выколола себе веткой глаз. Прищурившись, она посмотрела на мужчину сквозь ресницы.

― Что?

― Вы вот-вот войдете в заросли ядовитого дуба, ― его слова звучали устало, как будто он уже сто раз объяснял это глупым туристам на этой неделе.

Она выбралась из-под яблоневых ветвей и, пошатываясь, снова оказалась на открытом лугу. Седое, изможденное лицо мужчины соответствовало его голосу. Ему не нужно было защищаться от веток, но его глаза были так же прищурены, как и у нее. Седая борода скрывала любые другие признаки выражения лица.

― Извините. И спасибо. Я просто пыталась понять, что это за старое здание.

― Баня, ― объяснил он, затем добавил: ― Туалет. Вы, наверное, видели достаточно таких строений.

— Это было здесь раньше?

Он поднял лопату, которую держал в руках, и нетерпеливо ткнул ее в землю у своих ног.

― До чего?

― До того, как это место стало гостиницей по типу «постель и завтрак».

― Ну, это определенно что-то из прошлого, ― он повернулся и пошел прочь.

― Вы здесь работаете? ― крикнула она ему в узкую спину.

― Ага.

― Вы знаете что-нибудь об общине?

Он на секунду замер, остановившись на полушаге. Но не оглянулся.