Фрагменты из воспоминаний футуриста

Главные мои картины, которые в ужасных условиях революции, гражданской войны, эмиграции я ухитрился написать – в крохотных башкирских избах, лишенных света, в парикмахерских, брошенных владельцами (смотри книгу Асеева «Дневник поэта»), по композиционным приемам являются враждебными геометрическому построению. Стиль их органический. Строятся они из духа природы, пространства двух измерений. Аксессуары в них, этих картинах, не играют никакой роли.

Матерьяльно своим искусством я никогда не успевал именно потому, что преследовал всегда чисто живописный язык, ударяя на главное «выявление живописных элементов» – цвета, линии, плоскости и фактуры. Освещение, так называемый свет, в моих картинах (программных) отсутствует – на первом месте: цвет и краска. Только они являются символизирующими представителями света. Но зато мои бесчисленные импрессионистические этюды полны Светом и Воздухом.

Относительно преобладания тех или иных красочных гамм

в моем живописном творчестве <…> я должен указать, что Украина в моем лице имеет своего вернейшего сына. Мой колорит глубоко национален. «Желто-горячие», зелено-желто-красные, синие тона бьют Ниагарами из-под моей кисти.

В своих бесчисленных импрессионистических изучениях, «копиях натуры», я отдыхаю от цветистых приемов в моих картинах, которым чужды гармонические созвучные построения. Когда я пишу, мне кажется, что я дикарь, который трет сук одной краски об другой, чтобы получить цветовой эффект. Эффект пылания. Эффект любострастного возбуждения полом одной краски характерных черт и особенностей другой.

Относительно времени действия и места

Мной было написано несколько картин, в которых я был типичным юнанимистом. Будучи уроженцем украинских степей, из казацкого запорожского роду, я всегда был наклонен, в огромном большинстве, к горизонтальным форматам, и лишь в последнее время, видимо под влиянием страны небоскребов, у меня все чаще появляются вертикальные форматы.

В Петербурге, в журнале «Союза молодежи» было напечатано в 1912 году мое сочинение о фактуре. Весьма несправедливо забытое. Методы эксперимента, системы исследования естественников давно нужно применять в области эстетики. Руководствуясь терминами этого замечательного произведения, в свое время отмеченного В. В. Кандинским, я должен характеризовать фактуру своих картин (по преобладанию) как: крючковатую, мелко и крупно раковистую, занозистую и (изредка) матовую, пыльную и стекловидную. Я всегда придавал исключительное значение фактуре.

Мои картины, написанные в сумасшедшие годы социальных сдвигов, набросаны сплеча, широко, нервными мазками. Недаром меня неоднократно сближали с Ван Гогом. Это касается моих футуристических картин. В огородах же импрессионизма еще Александра Александровна Экстер называла меня «Русским Сислеем». Но, конечно, в русском искусстве, если бы им ведали не бараны вроде Грабаря, то моя роль должна бы быть сближена (в огороде насаждения импрессионизма) с великой очистительной работой, проделанной в мировом масштабе Клодом Моне.

В [Харьковский] музей выслан каталог громаднейшего учреждения, новейшего в Америке Музея современного искусства; автор предисловия, никогда не знавший меня лично, директор музея мистер Барр сблизил мою роль в мировой живописи с таковой Гогена. Это было мне лестно.

В своей жизни я написал массу украинских скачущих коней. И ко мне можно было бы применить наименование, перефразируя Геродота, «Певца кобылиц».

К этой статье будут приложены указания на все книги, где имеются репродукции с моих упомянутых здесь картин.

Мной были написаны перечисленные ранее большие картины: в России осталось около тысячи холстов реалистических и импрессионистических, неоимпрессионистических, кубистических и футуристических холстов. <…>

Кроме того, мной сделано в России было около двух тысяч рисунков (отмеченных печатью зрелости). Отдельно, здесь в Америке, имеется шесть моих больших картин, сто пятьдесят холстов и в Японии и штук триста, написанных в Америке.

1929–1930 гг.

Какое искусство нужно пролетариату

Этот вопрос должен быть признан одним из кардинальных нашего времени, когда вопросы воспитания и просвещения народных масс являются наиболее насущными.

Прежде чем перейти к разрешению сущности, ответить на важный вопрос – необходимо условиться о более или менее точном определении слова «искусство», того растяжимого понятия, в форму какового, еще со времен Сократа, вливалось столько различных содержаний, иногда взаимно противоречивых.

Мы воспитаны на школе «русских рационалистов» – Писарева, Чернышевского, Добролюбова. Эта закваска в нас настолько сильна, что работы шедших за Владимиром Соловьевым, Страховым, Потебней, Веселовским, группы «Мира искусства» и «Весов» – во главе с Андреем Белым – являются лишь тонкой коркой, из-под которой воспоминания юности просвечивают достаточно отчетливо и незыблемо. Это всегда надо помнить, слушая нападки и выступления против нового искусства – против свободы творчества, против невиданных форм.