Fractured

Стоило Бернарду открыть рот, и журналисты были тут как тут, ведя прямые репортажи из тюрьмы, в которой его содержали. Как только шумиха начинала стихать, он делал новые заявления, давал неожиданные интервью и предъявлял эксклюзивные документы из своего бурного прошлого. И тут уж было где разгуляться всевозможным аналитикам и экспертам! Они тщательно исследовали все нюансы жизни Бернарда, стремясь понять, где он отклонился от прямой дорожки, и подсчитывая, какому количеству детей он помог за свою учительскую карьеру. Дождем сыпались заявления от женщин, преимущественно молодых. Они все настаивали на том, что, несмотря на записи, несмотря на все видеодоказательства, Бернард невиновен. Эван Бернард, которого они знали, был мягким и деликатным человеком. Абигайль жаждала остаться наедине с этим ублюдком, вцепиться пальцами в его мягкую и деликатную шею и насладиться зрелищем того, как его убогая жизнь потухает в этих черных глазках-бусинках.

Слышать все это было невыносимо, и Абигайль с Полом привыкли выключать новости, пропускать ток-шоу. Они не желали вносить свой вклад во всевозрастающую славу Бернарда. Тем не менее они делали это каждый раз, когда в комнату входила Эмма. Правда заключалась в том, что, глядя на нее, Абигайль чувствовала себя грязной, как будто тайком от дочери прочитала ее дневник. Пол даже отказался от подписки на утреннюю газету. Но похоже, на это не обратили внимания, и в конце дорожки скапливались огромные тюки все еще влажных газет. Какая-то представительница местного органа СОН[18] даже оставила в почтовом ящике записку следующего содержания:

Я очень вам соболезную, но Друид-хиллс — это исторический район, и в нем существуют определенные правила.

— Исторический район, — передразнила ее Абигайль.

Ей очень хотелось сказать этой женщине, чтобы она засунула эту историю себе в задницу. В итоге она написала в ответ разгневанное письмо, источающее сарказм и высокомерие.

Вы представляете, что это такое — знать, что вашего ребенка насиловало дикое животное? Неужели вы думаете, что мне не насрать на ваши правила?

Письмо превратилось в своего рода дневник. Абигайль исписывала страницу за страницей, изливая все те ужасы, которые комом стояли у нее в горле. Не удосужившись даже перечитать послание, она изорвала его в клочья и сожгла в камине.

— Слишком тепло для камина, — заметил тогда Пол.

— Мне холодно, — ответила она, и на этом обсуждение закончилось.

Лишь совсем недавно они смогли начать хотя бы подходить к почтовому ящику, не опасаясь того, что каждый их шаг будет заснят и описан репортерами. Даже самые упорные таблоиды оставили их в покое, когда несколько недель назад в Аризоне исчезла беременная женщина и все подозрения легли на ее мужа. Абигайль тайком спускалась в спортивный зал, чтобы посмотреть телевизор. Она разглядывала фотографии двадцатишестилетней брюнетки, ревниво думая о том, что Эмма гораздо красивее этой будущей матери. Потом женщину нашли мертвой на каком-то заброшенном пустыре, и Абигайль почувствовала себя никчемной и ограниченной.

В отсутствие репортеров они остались совсем одни. Теперь им вообще не на кого было жаловаться, кроме как друг на друга, что по определению было запрещено. С тех пор как они сюда переехали, Эмма выходила из дома только раз в неделю. Пол в буквальном смысле слова доставил к ее двери весь остальной мир: она училась на дому, к ней приходила инструктор по йоге, раз в месяц к ним приезжал парикмахер, время от времени заглядывала маникюрша. Кроме Кайлы Александр и Адама Хамфри, у Эммы не было друзей, поэтому других подростков в доме не было. Единственным человеком, которого Полу не удалось убедить приходить к ним домой, была психотерапевт. До ее кабинета было меньше мили, и Пол каждый четверг отвозил туда Эмму, ожидая за дверью, готовый ворваться и спасти дочь, если она его позовет.

Отец и дочь сблизились еще сильнее, чем прежде, и он был готов предоставить Эмме все, что она захочет. Ирония заключалась в том, что она хотела очень мало. Ей были не нужны ни деньги, ни новая одежда, ни электронные новинки. Она только хотела, чтобы отец всегда был рядом.

Вместо привычных шести рабочих дней Пол теперь работал только пять дней в неделю. Каждое утро он завтракал с женой и дочерью. Ужинали они тоже все вместе. Не стало ни командировок, ни поздних обедов в ресторане. Он превратился в идеального мужа и отца. Но какой ценой? Он стал совсем другим. Он то смотрел телевизор с выключенным звуком, то в полном одиночестве сидел у себя в кабинете. В такие моменты на его лицо было больно смотреть. Абигайль знала, что такое же выражение появляется на ее собственном лице, когда она забывает себя контролировать.