Fractured

Уилл наклонился вперед и оперся локтями о колени. Фейт ожидала, что он что-то скажет, но он, похоже, ожидал того же от нее.

— Мамочка, которую хочется трахнуть.

— Что?

— В тот первый день после разговора с Джереми… Ты спросил меня, что такое МКХТ. Это означает «Мамочка, которую хочется трахнуть».

Уилл прищурился, видимо пытаясь понять, о чем она говорит. Должно быть, он вспомнил тот разговор, потому что у него вырвалось:

— Блин!

— Угу, — согласилась Фейт.

Уилл взглянул на часы. Вместо того чтобы завести ничего не значащий разговор, он просто смотрел на пол. Она увидела, что туфли его изношены, а края штанин облеплены грязью, в которую он выпачкался, пролезая под забором во двор дома на Норт-авеню.

— Что тебе сказал Уоррен? — спросила она. — Я знаю, он что-то сказал. Ты переменился в лице.

Уилл продолжал смотреть на пол. Она подумала, что он не собирается отвечать, но он наконец произнес:

— Цвета.

Фейт поверила ему не больше, чем в первый раз.

— Он имел в виду цвета папок?

— Это такой прием, — ответил он. — Помнишь, что говорил Бернард о том, как дислексики умудряются скрывать свою проблему от окружающих? — Он поднял голову и теперь смотрел ей прямо в глаза. — Цвета подсказывают, какой материал находится в той или иной папке.

С учетом всего, что произошло за последние несколько часов, Фейт почти забыла о своем открытии относительно проблем Уилла с чтением. Но сейчас она вспомнила о заключении, которое Уилл ткнул Уоррену в лицо. Перечисляя выводы психолога, он касался разноцветных точек. Уилл даже не смотрел на слова. Его вели цвета.

— А как насчет последнего бланка? — спросила она. — Уоррен был функционально безграмотен. Он умел немного читать. Почему он не увидел, что это служебная записка насчет экипировки?

Уилл, не мигая, смотрел на противоположную стену.

— Когда ты расстроен, читать труднее. Слова как будто двигаются. Они расплываются.

Значит, Фейт не сошла с ума. Уилл действительно страдал какими-то проблемами с чтением. Она вспомнила, как каждый раз, когда требовалось что-нибудь прочитать, он начинал похлопывать себя по карманам, словно в поисках очков. Он не заметил адрес зоны доставки почты в сельскую местность на правах Адама и не смог прочитать веб-страницу на компьютере Бернарда, на которой говорилось о пенсионных программах для учителей. Все же она вынуждена была признать, что при сравнении его профессиональных качеств с качествами Лео Доннелли или любого другого сотрудника убойного отдела Уилл выглядел гораздо предпочтительнее.

— Какие другие приемы должен был использовать Уоррен? — спросила она.

— Цифровой диктофон. Компьютерные программы, распознающие голоса. Программу проверки орфографии.

Фейт спрашивала себя, как она могла быть настолько слепа. Она была детективом, но не заметила того, что происходило у нее под самым носом.

— Поэтому Уоррен так зациклился на цветах? — уточнила она. — Он увидел разные цвета твоих папок и вычислил, что ты…

— Цвета, — перебил ее Уилл. — Он сказал «цвета».

Его лицо расплылось в широкой довольной улыбке.

— Вот что пытался сказать мне Уоррен.

— Что?

Уилл вскочил. Волнение заставило его напрочь забыть об усталости.

— Надо ехать в копировальный центр.

Глава 22

Уилл шел по коридору мимо камер, не глядя на полицейскую ленту в открытом дверном проеме камеры, в которой повесился Уоррен Гриер. Он чувствовал холодные взгляды заключенных, провожавшие его до самого конца коридора. Его окружали привычные звуки тюрьмы: одни заключенные матерились, другие плакали.

Эван Бернард находился в одной из самых просторных камер. Мужчины, насиловавшие молоденьких девушек, всегда становились целью всех остальных заключенных. Если насильник оказывался в центре громкого дела, попадая в тюрьму, он мог сразу попрощаться с жизнью. Камера для транссексуалов была единственным безопасным местом для таких, как Эван Бернард. Эти женщины обычно попадали сюда за преступления, сопряженные с условиями их жизни: бродяжничество, воровство продуктов питания… Большинство из них были слишком женственными, чтобы получить работу на стройке, и слишком мужественными, чтобы заниматься проституцией. Их, как и Эвана Бернарда, растерзали бы на части, окажись они в обычной камере.

Учитель стоял, опершись локтями на решетку двери и свесив руки наружу. Камера была просторной, не меньше пятнадцати футов в ширину. Ряды трехъярусных кроватей располагались поперек комнаты. Подойдя ближе, Уилл заметил, что женщины сгрудились вокруг одной из коек, словно один вид Эвана Бернарда был невыносим и для них.

Уилл нес под мышкой свернутую простыню из грубой тюремной ткани. Простыня была настолько сильно накрахмалена, что, когда он продел ее между прутьями двери, поставив на железную перекладину, она так и осталась стоять.

Бернард демонстративно оглядел простыню.

— Бедный мальчик… Девочки ужасно расстроены.

Уилл взглянул в сторону заключенных. Ему показалось, что женщины готовы разорвать его на части.

— Я не собираюсь разговаривать с вами без своего адвоката, — заявил Бернард.