Фортунат

Чтобы облегчить себе задачу по поиску ухоронок я поднялся в штурманскую рубку и возложил длань на тело капитана корабля. Мустафа Фаттах-эфенди оказался еще тем подонком. Вместо того, чтобы оберегать морские границы Османской Империи от посягательств контрабандистов, этот гад большую часть времени посвящал пиратскому промыслу при полном попустительстве своего сухопутного начальства. За достойный бакшиш командование смотрело на проделки бравого капитана сквозь пальцы. Сотни и тысячи подданных Российской Империи оказались в турецком рабстве или были перепроданы в другие страны.

После просмотра сцен издевательств над захваченными в плен людьми меня едва не вывернуло наизнанку. Изнасилованные по многу раз стонущие женщины и мужчины, распотрошенные тела и кровь, лужи крови вперемешку с человеческим дерьмом. Всё это потом приходилось тщательно замывать самим же будущим рабам, коим повезло выжить в дикой пиратской вакханалии. От гнева и злости у меня поневоле сжимались кулаки и возникало сильное желание пойти на фордек и отдать команду развесить на реях выживших турок, а лучше всех посадить на кол, чтобы в полной мере ощутили то, что испытывали их многочисленные жертвы. Если до этого момента меня терзали угрызения совести и сомнения насчет незавидной участи выжившего экипажа, теперь я был озабочен поиском самой страшной казни для этих садистов. Сука, ведь практически у каждого на берегу есть жены у многих не по одной, и в море мужики не по полгода находятся. По пять раз на дню расстилают молельные коврики и едва не до крови расшибают лбы в поклонении Аллаху. Неужели считают, что насилие над иноверцами угодно их богу? Мне этого никогда не понять.

После ознакомления с памятью капитана мне стали известны все места на корабле, где хранилось самое ценное. Фаттах-эфенди опасался тщательного досмотра «Сокола Востока» при заходе на свою базу, поэтому всё наиболее компактное и ценное держал в специально оборудованных укромных местах, коих при желании на любом судне можно иметь массу.

К примеру, в настоящий момент в потаенных закромах «Катрана» лежат полтора десятка тщательно завернутых в промасленное тряпье станковых пулеметов с изрядным к ним боекомплектом. Подозреваю, что данный груз предназначен воинственным курдам, поднявшим очередное восстание против османского владычества. Возможно я ошибаюсь. Юго-запад Армении до сих пор также оккупирован турками и уходить оттуда они не собираются. Уверен, что мысль отбить священную гору Арарат у проклятых мусульман посещает не одну умную армянскую голову, и пулемет для этого очень даже годная штуковина. Ладно, не стану гадать, кому предназначено это страшное в умелых руках оружие, у Османской Империи и лично у султана врагов без счету.

Хитроумный Константинопуло предложил разделить добычу по принципу долей, где ему, как капитану, лично отходила аж четверть, а мне и моим ребятам лишь малая толика. На что я категорически возразил и предложил другую схему раздела имущества пиратов, где доля моей боевой группы составляла треть, а все остальное пусть делят как хотят. При этом пушки, ковры, драгоценная посуда, мебель из ценных пород дерева и прочие габаритные вещи нам без надобности, их себестоимость возьмем частью золотыми монетами, частью чеками Имперского банка.

Мое предложение было отвергнуто в категорической форме.

— Ну как вы не понимаете, Андрей Драгомирович, — вылупил на меня наглые зенки Константинопуло, — в нашей среде существуют вековые традиции при распределении захваченных в бою трофеев. Нельзя идти против сложившихся правил.

Мне стоило великого душевного напряжения не двинуть кулаком по греческой наглой роже. Сейчас этот хрен напомнил мне одного моего временного компаньона по бизнесу из первой моей реальности Аркашу Левина. Ну один в один, такой же мелкий, кучерявый только Аркадий был без бороды. Так вот, тот хмырь с калькуляторам в руках пытался доказать мне, что его половина доходов составляет всего-то пятьдесят один процент, а моя — аж целых сорок девять. Вот тогда-то я и понял, почему самые хитрожопые сыны Израилевы после неудачной попытки обосноваться на исторической родине возвращаются обратно в Россию. Левин был как раз из тех реэмигрантов, у кого не получилось обосноваться на исторической родине. Вспомню, как он закипал при одном лишь упоминании о своих соотечественниках и какими нелицеприятными эпитетами сыпал в их адрес. Я его гнев прекрасно понимал — это русскому доказать, что его половина составляет «аж целых сорок девять процентов» как два пальца об асфальт, но только не какому не менее хитрожопому Изе, Мойше или Беньямину, кои ничтоже сумняшеся сами готовы отхватить у тебя этот несчастный процент.

Как этот аферюга ни был упорен в своих притязаниях на добытое чужими руками добро, ему пришлось уступить. Маг я или хрен знает кто? Легкое ментальное воздействие на содержимое его кучерявой башки, и все мои аргументы были все-таки приняты, хотя и не совсем безоговорочно.