Форс-мажор

За столиком с белой пластиковой столешницей сидел человек в расстегнутом белом халате и негромко надиктовывал текст на крошечный ядовито-красный плеер. На вид ему было лет пятьдесят. Широкое, чуть помятое лицо, большой, будто расплющенный нос, широкие, сросшиеся у переносицы брови, седые виски. Профессор. Как минимум – доцент. Лицо его мне казалось смутно знакомым. Но где, когда и при каких обстоятельствах мы встречались, вспомнить я не мог. Да, честно говоря, и не особенно старался.

– …Попытки принудительного стимулирования скрытых воспоминаний привели к весьма неоднозначным результатам. С одной стороны, пациент…

– Уважаемый! – окликнул я врача.

Он обернулся и посмотрел на меня, как анатом на свежевспоротый труп.

– А, Петр Леонидович, – произнес он подчеркнуто дружелюбно. – Как наши делишки? Головушка не болит?

Я откинул одеяло и сел на кровати.

На мне была серая, застиранная больничная пижама с криво пришитым широким подворотничком, которую до меня носили десятки, а то и сотни больных с самыми экзотическими диагнозами.

– Где моя одежда? – спросил я.

– Об этом вам пока думать рано, – покачал головой строгий доктор. – Прогулки начнутся не прежде, чем придут в норму показатели биохимии.

– Андрей обещал, что одежду принесут через пять минут.

– Что за Андрей? – непонимающе наморщил лоб доктор.

В самом деле, какой еще Андрей?

– Позвоните майору Ворному.

– Видите ли, Петр Леонидович…

– Я сказал, позвоните Ворному! – рявкнул я во всю глотку. – Пусть мухой летит сюда!

Врач изобразил на лице выражение крайней озабоченности.

– Боюсь, Петр Леонидович, нам придется повторить вчерашнюю процедурку.

– Идите вы к черту, – безразлично бросил я в ответ.

Нашарив разношенные, безразмерные тапочки, я сунул в них ступни и поднялся на ноги.

– Оставайтесь на месте, Петр Леонидович! – словно бы защищаясь, выставил перед собой руку врач. – Оставайтесь на месте, или я буду вынужден позвать охрану.

– В туалет-то можно? – я взглядом указал на входную дверь.

– В туалет? – врач оглянулся.

Этого я и ждал.

Схватив с тумбочки прямоугольный металлический стерилизатор, я с размаха ударил им врача по голове. Врач сдавленно охнул, инстинктивно втянул голову в плечи и прикрыл макушку руками. Я размахнулся и нанес еще один удар, слева, по касательной, целясь в висок.

Врач опрокинулся вместе со стулом на пол и затих.

Я бросил стерилизатор на кровать, присел на корточки возле бесчувственного тела врача и первым делом проверил его карманы. Стетоскоп, оторвавшаяся от халата пуговица, склянка темного стекла с какими-то пилюлями, огрызок карандаша, сильно помятая упаковка с презервативом – ничего интересного, барахло. Два плоских английских ключа на одном кольце и пластиковая магнитная карточка-ключ – это уже что-то.

И, что самое главное, ничего, что могло бы пролить свет на происходящее. Где я нахожусь? Как я здесь оказался? Какое сегодня число? Все эти вопросы, да и многие другие в придачу, которыми я мог бы терзать свои душу и разум, я благоразумно оставил на потом. Для начала нужно было выбраться из этой больницы, здорово напоминающей психушку – на двери даже ручки нет, – добраться до гостиницы и связаться с консулом. В том, что я все еще в России, у меня не возникало ни малейшего сомнения.

Стараясь все делать быстро и аккуратно, я раздел доктора и сам облачился в его одежду. Штаны оказались чуть великоваты – пришлось потуже затянуть ремень, – а рубашка так и вовсе висела мешком. Но под халатом все эти недостатки гардероба были почти незаметны.

Я подошел к двери, сунул в замочную скважину ключ.

Он даже не поворачивался.

Зато второй ключ легко отомкнул замок.

Я вышел в длинный, сумрачный коридор. В левом конце коридора виднелся стол, за которым, низко наклонив голову, сидела медсестра. То ли дремала, то ли близоруко газету читала. Чтобы не нарываться без толку на неприятности, я пошел в другую сторону.

В коридоре страшно неприятно пахло лекарствами, потом, карболкой и застоявшейся мочой. Как и во всех российских больницах. Честное слово, я не понимал принципа, не позволявшего русским использовать нанотехнологии хотя бы для обеспечения санитарных норм в больницах и клиниках. Со стороны это здорово походило на своеобразное сектантство. Что-то вроде ортодоксально-клинического православия. Бог знает, что делает, а все разговоры о том, что мы сами можем выполнять хотя бы часть боговой работы, до которой у него просто руки не доходят, – ересь несусветная.

В конце коридора я обнаружил застекленную дверь и вышел на лестничную площадку.

Боже мой, на каком же этаже я находился? Уходившая вниз шахта тонула во мраке. Как будто лестница, изломанной спиралью вьющаяся по ее стене, вела не на улицу, а в глубины земли, в самое средоточие древних кошмаров, тысячелетиями таившихся во тьме, чтобы в один ужасный день выбраться на поверхность и погрузить наш далекий от совершенства, но все равно такой привычный мир в хаос и ад.