Форрест Гамп

Когда мы остались одни в номере, подполковник Гуч сказал, что пора пойти пропустить стаканчик в одном маленьком баре, где, насколько ему помнится, масса приятных девушек. Он сказал, что на Востоке люди гораздо более воспитанные, чем где-нибудь в Калифорнии. И опять он ошибся!

Мы уселись за столик, и подполковник заказал мне пива и себе тоже выпить, и стал излагать мне, как нужно вести себя завтра, когда сам президент приколет мне на грудь медаль.

Когда его речь была в самом разгаре, появилась какая-то приятная девушка и подполковник посмотрел на нее и распорядился принести еще пару пива. Наверно, он решил, что она официантка. Но она презрительно посмотрела на него и сказала:

– Да я тебе, грязный пидор, и стакан блевотины не подала бы. – А потом посмотрела на меня и сказала:

– Ну, а ты, медведь, сколько сегодня девчонок заломал?

Ну, и потом мы отправились назад в отель, и заказали там в номер еще пива, и подполковник Гуч окончил свой рассказ о том, как мне завтра себя вести.

Наутро мы отправились в Белый дом, где живет президент. Это большой красивый дом с лужайкой, похож на нашу мэрию в Мобайле. Сначала куча военных жали мне руку и говорили, какой я хороший парень, а потом настал момент прикалывать медаль.

Президент оказался здоровенным парнем, и говорил с техасским акцентом. Кругом собрались еще какие-то люди, какие-то девушки. похожие на служанок и мужчины, похожие на уборщиков, и все вышли в освещенный солнцем розовый сад.

Офицер начал зачитывать какую-то фигню, и все слушали, кроме меня, потому что я думал только о том, как бы пожрать – ведь с утра я не завтракал. Наконец, этот офицер кончил читать, и президент подошел ко мне, достал из коробочки медаль и приколол мне на грудь. Потом он пожал мне руку, а все стали хлопать и снимать на память.

Я уже думал, что это все, и нас отпустят, только президент все не уходил и как-то странно на меня смотрел. Наконец, он сказал:

– Парень, это у тебя в животе так урчит?

Я посмотрел на подполковника Гуча, а тот только глаза закатил вверх. Тогда я кивнул и сказал:

– Ну да.

А президент сказал:

– Ладно, парень, давай чего-нибудь перекусим!

И мы пошли в какую-то маленькую круглую комнату, и президент сказал парню, одетому, как официант, чтобы он принес мне завтрак. Мы остались вдвоем, и пока мы ждали завтрака, он стал меня спрашивать о разных вещах, типа того, знаю ли я, почему мы воюем с косоглазыми, и хорошо ли со мной обращались в армии. Я только кивал головой в ответ, а потом он перестал меня спрашивать, и наступило молчание. Потом он спросил:

– Не хочешь посмотреть телевизор, пока не принесли завтрак?

Я снова кивнул, и президент включил телевизор, стоявший позади его стола, и мы посмотрели шоу из «Беверли-хиллз». Президент был очень доволен, и сказал, что смотрит это шоу каждый день. После завтрака он меня спросил, не хочу ли я посмотреть дом. Я говорю – «ага», и он меня повел по дому. Когда мы вышли в сад, фотографы окружили нас и пошли за нами, а президент сел на маленькую скамейку и спросил:

– Парень, кажется, тебя ранили?

Я кивнул, и он тогда спросил:

– Ну, тогда посмотри-ка сюда.

Он расстегнул рубашку и показал мне большой старый шрам от операции. А потом президент спросил меня:

– Ну, а тебя куда ранило?

И тогда я спустил штаны и показал ему. Ну, тут набежали фотографы и начали щелкать, за ними набежали еще какие-то ребята и оттащили меня назад, к подполковнику Гучу.

Мы вернулись в отель, а ближе к вечеру ко мне ворвался подполковник Гуч с кучей газет, и вид у него был точно безумный. Он начал на меня орать и ругаться, и швырнул газеты на кровать, где я лежал, и там на первой странице были большие фотографии моей задницы и шрама президента. В одной из газет на лице у меня была нарисована такая черная полоска, чтобы никто меня не мог опознать, так еще делают на разных неприличных картинках.

Под снимком было написано: «Президент Джонсон и герой войны в минуту отдыха в Розовом саду».

– Гамп, ты просто идиот! – заорал подполковник Гуч. – Как ты мог так поступить со мной?! Теперь мне конец! Конец моей карьере!

– Я не хотел повредить вам, – ответил я, – я хотел, чтобы все было как можно лучше.

Ладно, из числа любимчиков я вышел, однако на этом армия меня не оставила – меня решили послать в поездку по стране агитировать ребят вступать в армию. Подполковник Гуч нанял кого-то написать речь, с которой я должен был выступать перед ними. Речь была длинная, с выражениями типа: «В этот тяжелый критический период, нет более почетного дела, нежели служить Родине в Вооруженных силах» и так далее. Беда в том, что речь я никак не мог выучить. То есть, слова-то я понимал, и хорошо их помнил, но когда дело доходило до того, чтобы произнести их, тут у меня в голове все начинало кружиться.

Подполковник Гуч просто места себе не находил, никак не мог успокоиться. Он возился со мной до полуночи, пытаясь заставить меня произнести эту речь, но потом поднял руки вверх и сказал:

– Все, я понял, ничего из этого не выйдет.

И тут ему пришла в голову новая идея.