Читаем Форпост в степи полностью

— Сестренка, глянь, Лука через плетень зыркает. Наверное, зараз тебя выглядывает!

Из–за куста смородины появилась бледная Авдотья. Появилась и тотчас же исчезла.

У юноши загорелись глаза, лицо вспыхнуло. Одним прыжком он перемахнул через плетень и очутился в садике Комлевых. Увидев Авдотью на скамейке под рябиной, он онемел от радости. Девушка покраснела, губы ее вздрагивали, а сияющие счастьем глаза не могли оторваться от красивого лица жениха. Скрестив на груди руки, она,

казалось, пыталась удержать бешено бьющееся сердце, дрожала как лист на ветру и едва переводила дыхание; бурная радость отняла у нее дар речи.

Сестра стояла за Авдотьей, на лице ее были и страх, и счастье. Молодые безмолвствовали; наконец говорливая Мария прервала молчание:

— Ты чего, Лука, через плетень сигаешь? Не мог через калитку войти?

— Не сердись на меня, Марьюшка, — мягко сказал Лука, — что тебя напужал.

— Вот еще, — промолвила Мария, — я и не думала сердиться! Я рада тебя видеть, Лука, а Авдотья еще больше, чем я, радешенька!

Авдотья ласково улыбнулась юноше, и улыбка ее была, точно месяц, выглядывающий сквозь застилавшие небо облачка.

— Как здоровьице ваше, Авдотьюшка? — ласково спросил Лука.

— Хвала Господу, на хворь не жалуюсь. Но сегодня почему–то было очень плохо, — ответила Авдотья.

— Это она по сватовству переживает, — затараторила Мария. — Томится, а еще скрывает, будто ничего и не было вовсе.

— Это правда? — спросил Лука, опускаясь на большой валун напротив скамейки Авдотьи.

— Когда сваты только ко двору с бубенцами пожаловали, ее аж затрясло всю. Она едва без чувств не свалилась. Я еле до скамейки–то ее довела. И водой ее окропила.

Лука плохо слушал рассказ Марии, он неотрывно смотрел на Авдотью, которая нервничала от потока слов сестры.

— Уже скоро мы поженимся, — растроганно произнес юноша. — Мне прямо не терпится назвать тебя своею женою!

Он с нежностью взял руку Авдотьи, которая, сжавшись в комок, не спускала с него глаз.

— А ты? — Лука скорее выдохнул, чем спросил.

— Боюсь я, — прошептала она. — Даже думать боюсь об этом!

— А что ты пугаешься, Авдотья? — спросил Лука. — Меня или жизни со мной?

— Сама не знаю, — вздохнула девушка. — Камень на душе лежит. Вон в доме–то как веселятся, а мне прям белугой реветь охота!

— Может, ты и под венец со мной идти не желаешь? — нахмурился юноша и удрученно склонил перед Авдотьей голову.

Девушка вскочила. Беспокойный огонь загорелся в глазах, она протянула дрожащие руки и, прижавшись головой к голове Луки, зарыдала, лепеча сквозь плач и смех:

— Лука, что ты сотворил со мной?!

В эту минуту на крыльце избы появился совсем уже пьяный Егор Комлев:

— Эй, доченьки, где вы?

— Ой, тятя! — побледнев, воскликнула Авдотья; Мария же совсем онемела от страха.

— Мне, пожалуй, пора, — засуетился и Лука, которому не хотелось, чтобы кто–то из гуляющих в доме людей видел его рядом с невестой. Бросив на Авдотью полный сожаления взгляд, он поспешил к плетню, желая поскорее оказаться дома и лечь спать до прихода, как он справедливо полагал, недовольных его поведением родителей.

<p><strong>11</strong></p>

Когда Ляле было восемнадцать, сбылось ее первое предсказание. За три года до этого она «увидела» кончину одного из цыган табора. Сказала тогда при свидетелях, что умрет он не своей смертью и родным будет стыдно за него. Все сбылось: цыган повесился.

Мать Ляли тоже владела неведомой силой, но рано умерла. Каким–то образом она успела передать маленькой дочке свою силу. Владеть этой силой вровень со знахарскими премудростями Лялю уже обучала тетка.

Убедить маленькую Лялю верить в то, что другим знать не дано, было очень трудно. Что только ни делала упорная Серафима, чтобы девчонка смирилась: привязывала к телеге, запрещала даже выглядывать из шатра, заставляя учить молитвы, наговоры, выполнять различные магические ритуалы.

Однажды наступил момент, когда Ляля поняла, что нельзя отказываться от того, что тебе дано. Вспомнила все, чему учила тетка. Ездила по родне, в другие таборы с целью узнать что–то новое…

Рассказ Ляли прервал осторожный стук в дверь, и в избу вошла симпатичная молодая казачка. Помялась, стесняясь, у входа, а потом ее вдруг словно прорвало. Сидя на краешке стула, тараторила без умолку. Все–то у нее в жизни — и дома, и везде — хорошо. Да вот только выйти замуж не за кого. Никто не сватает. Одни женатые

попадаются. А ей так хочется иметь своего, не чужого мужа и детей от него. Может, приворот какой Мариула сделает?

— Ни за что не буду! — отрезала Мариула, потягивая из чашки чай. — Как–то разок я уже приворот сделала Агашке Матвеевой, чтоб мужик налево не хаживал. Дык тот и действительно бросил по бабам шастать, но начал пить запоем. А через несколько лет помер, сердешный. Так что привороты более не делаю!

— А может, на ней венец безбрачия? — предположила Ляля.

— Может быть, — согласилась Мариула и внимательно посмотрела на смущенную девушку. — Снять его сможешь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза