«А сейчас меня будут убивать»
Дядя Костя закусил губу и медленно поднялся на ноги, поп цыкнул, а «дебил» подошёл и с оттягом, от всей души, засандалил тяжеленным сапогом прямо в лицо Ивана.
Занавес.
Глава 4
Уроки дяди Паши и занавес #2
«Не. Это глюки какие-то. Откуда тут Виктор Цой? Ха! А я то — живой!»
Лицо болело сильнее, чем бок и рука вместе взятые. В ушах шумело, а нос так и вовсе — не дышал.
— … но если есть в кармане пачка-а-а… сигарет…
«Тянут. Песня быстрее поётся»
Маляренко открыл глаз. Лодка. Море. И гребцы.
— … и билет… на самолёт… и-ии-и рраз, и два!
«Забавно они себе ритм задают»
Мысли текли лениво и неспешно. Ваня слегка повернул голову и огляделся.
«Ага. Палуба. Я лежу. Ого!»
Ни ботинок, ни камуфляжа на нём уже не было. Вместо трусов на нём были чужие рваные штаны. Безразмерные и не очень чистые.
— Командир! Он очнулся!
Ближайший гребец с интересом посмотрел на пассажира, а потом неожиданно приятельски подмигнул.
Дядя Костя с допросами и новыми побоями торопиться не стал. Он кликнул ребят и четверо накачанных пареньков аккуратно перенесли страдальца в трюм, уложив Ваню на весьма приличный топчан. Места в этом трюме было куда как больше чем на «Беде». Маляренко ковырнул пальцем пустое гнездо для крепления Стерлинга и хмыкнул. Стало ясно почему эти ухари не погнались за «Бедой», шедшей на прорыв из бухты.
— А движок где?
На точно таком же топчане, стоявшем у другого борта, сидел батюшка. Он отложил перо, размял пальцы, посмотрел на Константина и предложил тому присесть рядом. Вопрос Ивана они оба проигнорировали.
— Лёня… приведи… пусть…
Видимо некий Лёня понимал всё с полуслова, потому что в темноте трюма что-то скрипнуло и перед Иваном появилась женщина. С тазиком воды и кучей чистых тряпочек. Вид у неё был… дикий и сумасшедший. Конвоир отвесил женщине подзатыльник и показал на Ваню, мол, давай — работай.
«Ай! Ой! Уй-уй-уй! Нос, наверное, сломали. Сволочи»
«Ай-яй-яй! А с глазом что? Ай! Аккуратней!»
«Ухххх… Ойййй… Бляяяяя»
Растрёпанная женщина с потухшими глазами закончила отмывать и перевязывать Маляренко и исчезла в темноте вместе со своим конвоиром. В ярко освещённом кубрике, под открытым люком остались только дядя Костя, батюшка и сам Иван.
Начал снова поп.
— Перекрестись!
— А?
Маляренко, признаться, растерялся.
— Креста на тебе нет!
Глаза у попа не горели фанатизмом, но вид у него был весьма решительный.
— Крещён? Почему крест не носишь? Перекрестись!
Ваня завис.
— Нихт ферштейн.
— Не шути так. Не надо. — Константин Сергеевич был очень серьёзен. — Это не повод для шуток. Рассказывай. Всё рассказывай. О себе. Кто ты и что ты.
Ваня с трудом привёл себя в вертикальное положение, сел на топчане и покрепче упёршись ногами в пол, кивнул.
— Хорошо. Не буду. Иван.
Маляренко протянул свою левую руку. Глаза капитана одобрительно блеснули, и он, в ответ, протянул свою руку. Пленник ему понравился — этот мужчина НЕ БОЯЛСЯ. Он вёл себя абсолютно естественно.
— Константин.
Поп злобно зыркнул на капитана, но тоже протянул свою руку.
— Отцом Илиёй меня называй. Сын мой.
«Ого! Как излагает то! А ладонь то…»
Ладонь святого отца была жёсткой и невероятно сильной. С рыхлым и бледным лицом эта рука никак не вязалась.
— Так вот… э… отец Илия. Не крещён я. И в Бога не верую. Атеист. Это ответ на ваш вопрос. Теперь Вы, Константин Сергеевич…
— Подслушал?
— Подслушал, конечно. Так вот, Константин Сергеевич, вы, видимо, как-то обознались. Я не этот… разрушитель. И не Сатана, если уж на то пошло, я…
«А какого лешего я вообще тут распинаюсь и оправдываюсь?»
— … я понять хочу. Вы разбойники и пираты, да? В смысле просто преступные элементы? Я не понимаю ваших мотивов. Вот просто так — взять да напасть. Это как называется, а? Вы вообще — кто такие?
Капитан лодки и священник ошарашено переглянулись. Такие наезды для них явно были в новинку. Потом поп тихо кивнул — давай, мол.
— Сначала ты.
— Вы.
— Хорошо, вы.
— Иван Андреевич Маляренко. Купец. Шёл на арендованной мною лодке с товаром за оливковым маслом. Что ещё вас интересует?
Козлиная бородка отца Илии задралась вверх. Глаза прищурились.
— Врёт.
«Бля!»
— Вру.
Маляренко как смог улыбнулся.
— А больше я вам ничего не скажу. Фашисты проклятые!
И показал, обалдевшему от такого обращения попу, язык.