Форпост

Солдатики, одинаково дернув головами, как марионетки, отпрянули, а затем дали откровенного деру по закоулкам стройки. Шофер из гражданских, разгружавший полуторку со швеллером, широко раскрытыми, остановившимися глазами созерцал дикую картину невиданной прежде армейской стычки. Прилипшая к нижней губе папироска свисала к его щетинистому подбородку, обжигая его, но боли он, видимо, за страхом своим не чувствовал, тем паче, с ножом наперевес, все так же снисходительно улыбаясь, Коряга направлялся к нему. Федя следовал за товарищем, как сомнамбула.

Ему казалось, будто они прошли сквозь невидимую прозрачную стену, попав в какой-то иллюзорный в своем кошмаре мир, абсолютно и пугающе незнакомый. Он леденел в сознании того, что несколько уже канувших в никуда мгновений полностью искорежили его жизнь.

Коряга приставил нож к шее шофера. Сказал бесцветным голосом:

— Разделся до трусов, товарищ. Все понятно?

В ответ часто и мелко затряслась белокурая, выцветшая на зное шевелюра.

— Теперь… Деньги, ключи от колымаги…

Шофер, казалось, проглотивший окурок, стучал зубами и раздевался с такой быстротой, будто в одежду его залезла гадюка.

Через считанные минуты машина, окутанная клубами пыли, уже катила ровным степным проселком.

— Одежда — для тебя, — кивнув на ком шоферского барахла, сказал Коряга Феде, старающемуся изо всех сил удержаться на грани сознания. — Мой размерчик хрен сразу отыщешь. Только штаны проверь, не напустил ли он в них… Уж очень испугался товарищ…

— И куда мы теперь? — простонал Федя.

— На волю, — пожал огромными плечами Коряга. Он довольно уверенно чувствовал себя за рулем, хотя порой машина рискованно повиливала и дергалась строптиво и огорчительно от резко отпущенной педали сцепления. — Погуляем, сколько Бог даст… А то, знаешь, давай к сеструхе моей рванем, я знаю, как добраться… Тачку сменим, прибарахлимся… — Он раскрыл кошелек шофера, брезгливо встряхнул звякнувшую в нем мелочь. — Да, не разгуляешься… — молвил огорченно.

— Найдут нас у сеструхи твоей, — буркнул Федор.

— Ну, уж! — сказал Коряга. — Она дом родительский продала и к тетке съехала в глушь, там и прописки-то никакой. Тетка с год назад как окочурилась, одна девка на хозяйстве…

— Любишь сестру? — тупо спросил Федор.

— А-а как же! — широко и весело улыбнулся Коряга. — Мы с ней через многое прошли… Надежная девка, стойкая. Мы с ней росли без присмотра и без ухода, но зато вольготно, как волосы на известном месте. Естественно, хватало и всякого дерьма вокруг. Маманя пила, пока в ушах не забулькает, а папаша, попадись ему под пьяную руку, тренировался на нас, словно боксер на грушах. Только мы навострились смываться во время его кризисов, и наши порции люлей доставались мамане. Мне было четырнадцать лет, когда пришлось ее защитить, и дать этому уроду кувалдой в лоб. На этом наша семейка распалась. Произошел это… демографический взрыв. Прокурор так сказал, я запомнил. Родитель откинул копыта в больничке, кувалда была — ого-го! Меня — на малолетку, а маман через полгода закопали из-за проблем с циррозом. Оттянул я срок, вернулся к сестренке, дом за ней остался, потом за драку условный дали, а после — в армию, значит… — Он присмотрелся внимательно вдаль, обронил: — Интересная закавыка нарисовалась…

Федор, следуя его взгляду, узрел в далеке, на пустынной обочине какое-то неясное пестрое пятно, постепенно, с приближением к нему машины, обретающее формы ярко-желтого мотоцикла с аспидно-черными ручками руля и восседавшего на багажнике его коляски беспечного милиционера в синей униформе, лениво поднимающего вверх полосатый повелительный жезл.

— Видишь, — сказал Коряга в очередной раз окаменевшему от страха Федору, — как у нас все хорошо сегодня получается, прет масть…

Грузовик, притормаживая, стал останавливаться. Истомленный зноем милиционер, так и не поменявший позы, лишь отложил жезл на брезент коляски, отвернув в сторону лицо, и тут Коряга вдавил педаль газа в пол, машина ринулась вперед и, опрокинув хлипкое препятствие, остановилась.

Федор закрыл глаза. Окружившая его багровая мгла не принесла, однако, желаемого спасения от кошмара: из нее доносились какие-то звуки, среди которых отчетливо различился долгий и тягостный стон…

Милиционер! Они убили его! Убили!

Казалось, прошла вечность очередного отупелого ужаса, когда в кабину забрался Коряга, хлопнул дверью, доложил, осторожно и деликатно кашлянув:

— Теперь все в порядке. Имеем «ТТ», рублики, колечко золотое…

— А этот… — выдавил из себя Федя вопрос без интонации, на интонацию не хватило сил.

— Оклемается, шок… Ну, с ногой что-то… Придавил его, видать… Но за отменную службу медали, ясное дело, ему уже не получить… Тем более, — тряхнул перед носом Федора потертым пистолетом, — утрата пушки — дело високосное…