Форпост

Он попал в строительные войска, куда сметался призывной социальный мусор, лишенный доверия в допуске к оружию и к серьезной военной технике. Сюда отбраковывались и приличные ребята с ограничением службы по здоровью, но в то подразделение, куда случаем распределили Федора, словно по выбору отрядили только что отсидевших свой срок уголовников, шпану с приводами и парней с неустойчивой психикой. Родом этот контингент происходил из мест, где градообразующими предприятиями были самогонные аппараты.

Отправили его в Казахстан, на строительство секретного объекта в голой степи, где торчали серые кирпичные домики воинской части, разбросанные поодаль котлованы будущих зданий и — возводящиеся строения, архитектурой напоминавшие двухэтажные приземистые бараки. Все остальное пространство — выжженная зноем земля, тянущаяся за горизонт под сенью горячего белесого неба, куда, как в запретную зону, никогда не залетали облака. Прежде он не видел такой огромной, ровной, как стол, поверхности, пугающей своим безлюдным величественным пространством.

В двух километрах от обиталища возводителей стройки грохотала пару раз в сутки железная дорога, но поезда на ней останавливались редко, в основном — ломовые, с грузами для созидания будущих бетонных коробок. Ближайший городок располагался километрах в сорока, и достопримечательностями его, по слухам, были цементный завод и соляная фабрика.

Температуру зимой и летом в этих краях отличала одинаковая абсолютная величина «сорок», а настроение местного народонаселения неизменно пребывало в области отрицательных значений, ибо причин для радостей житейских не обнаруживалось в принципе.

Солдат кормили белесой баландой неопределенного происхождения, пересоленной тухловатой селедкой, местная вода настырно отдавала ржавым железом, а заваренный в ней казенный чай — казарменной шваброй.

Но все бы тяготы быта и каторжной работы снес Федор без ропота и отчаяния, если бы не окружающая его публика, — злобная, похабная по своей сути, небрежная в одежде, в еде, да и в работе, развлекающаяся бесконечными стычками, унижением слабых и черным дурным пьянством.

Здесь не было вина или же водки, но население этого грязного, пропитанного потом, дерьмом и цементной пылью шалмана, вполне и изобильно удовлетворялось политурой, техническими ядовитыми спиртами и растворителями клея. Алкогольным деликатесом считался «тройной» одеколон.

В царящем вокруг произволе некоторые признаки соблюдения уставных формальностей казались циничной насмешкой над здравым смыслом.

Смиренный нрав Федора, мгновенно и радостно уясненный стаей в первый же день его появления в гарнизоне, был подобен сладостному запаху крови для оголодавших акул, тут же устремившихся к легкой добыче.

В первый же вечер он был побит — просто так, забавы ради, затем всю ночь стирал «старикам» портянки и зубной щеткой чистил ржавое «очко» сортира, давясь рвотой от чудовищного зловония.

Утром же, в компании ему подобных «салаг», был отправлен на самые тяжкие бетонные работы, но и единосрочники по службе не проявили к нему ни толики взаимопонимания, соревнуясь в колкостях и взваливая на него основную ношу труда.

Офицеры, надзирающие за формально подчиненной им бандой. смотрели на него, как на пустое место. Главный начальник в звании майора, — кривоногий рябой карлик, крикливый и вечно пьяный, появлялся среди подчиненных нечасто, изрыгая проклятья, оценивал проделанную работу, объявлял направо и налево аресты, грозил гауптвахтой, существующей лишь в его воображении и тюремными сроками, призывая в свидетели свой партбилет, воздеваемый ввысь. Затем быстро успокаивался и пропадал в никуда. Иной командный состав следовал примеру своего шефа, и ни на что, происходящее в шалмане, влияния не оказывал. Этих армейских деятелей занимал лишь «левак», — то есть, обмен стройматериалов заинтересованному гражданскому люду за те же горячительные напитки, употребляемые ими каждодневно и неумеренно.

В неприкосновенном сословии «стариков» особенно выделялся рядовой Коряга — такова была его фамилия, более напоминавшая кличку, но, собственно, иначе к нему никто и не обращался. Свою независимость и авторитет Коряга утвердил, будучи еще молодым солдатом. Утвердил теми личными качествами, что в среде обитателей стройбата считались наиглавнейшими: способность вступить в драку с любым противником, стоять в ней до конца, презирать любые лишения и боль, постоянно демонстрируя окружающим свою жестокость и силу.

Силы же Коряге было не занимать. Двухметровый увалень с покатыми плечами, перевитый узлами мышц, с мощными, «колесом», ногами, он был словно вырезан из кряжистого дерева, а длинные руки его с узловатыми пальцами, свисающие ниже колен, не оставляли надежды никаким крепышам, попади они в их объятия. Его широко расставленные темные глаза невозмутимо взирали на мир с плоского смуглого лица, на котором никогда не отражалось ни удивления, ни сострадания, ни улыбки. Шрамы на его теле говорили о многочисленных поножовщинах, а сломанный нос и выбитый передний зуб — об опыте кулачных боев.