Форпост

— Кто — Дагестанец? Авторитет, но не вор. И на разбор с ним я право имел по своему усмотрению.

— Пургу гонишь, — обронил Хорь. — Деловой фраер обществу служил, наше благо крепил. А ты благо в дым обратил. Что скажешь против?

— Представление завершаю! Объяснение следующее! — провозгласил Арсений, с изумлением постигая, что произносит слова странным, — веселым и юным голосом, каким залихватски общался более полувека назад с вязавшей его в пэтэушной общаге милицией. И далее, выждав три секунды, вытащил из расстегнутого заранее рукава рубахи гранату, что минуту назад перекатилась у него из-под мышки к запястью, и чье кольцо он надел себе на безымянный палец, обручаясь со смертью.

Граната брякнулась на середину стола, и он с удовлетворением узрел окаменевшие в удивлении физиономии высокого воровского собрания. Именно этакие выражения окружавших его рож он и предполагал…

Затем на горле его запоздало перевилась петля, спинка стула откинулась назад под падающим к полу телом, и тут поверх, обжигая лицо, плеснуло оранжевое, застившее все пространство пламя и — упругая мощь взрыва, поглотившая сознание.

… — Вот что мне нравится, это когда гады сами себя мочат! — говорил один оперативный уполномоченный своему сотоварищу, выезжая на машине со двора Смотрящего, еще заполненного автомобилями «Скорой помощи», патрульного полицейского транспорта и автобусом криминалистической лаборатории. — Наши упраздненные управления по оргпреступности об этот криминал сначала зубы крошили, после — стравливать его стали всякими комбинациями, — что тоже труд немереный, а тут… сами друг друга, по личному почину… Срубили начисто себе голову. Чтоб так — всегда!

— Один-то — выжил, — донесся сокрушенный ответ.

— А, этот старик… — почесав затылок, ответил коллега. — Чудеса, точно. Пара осколков в мягких тканях, контужен, но даже глазами вращает… Может, Бог спас.

— Для каких-таких благих дел?

— А… пути Господни неисповедимы. Вот и явил, понимаешь, чудо… Граната, вроде, оборонительная, осколочная, на двести метров стальную икру мечет… Всех положила! А этот…

— Я когда на войне в Чечне был, — отозвался товарищ, сосредоточенно вглядывающийся в мир за ветровым стеклом, состоящий лишь из двух конусов света, озарявших полосу асфальта в чернильном мраке, — и похлестче несообразность видал… Один дурак на броне, приготовившись к стрельбе, с упора соскользнул, и полрожка из «калаша» моему приятелю Сереге Суржикову в упор в грудь засадил. А Серега — отменный боец, богатырь, поморгал вначале удивленно, подумал так… выматерился, и — с копыт. Я ему по морде: не уходи, выныривай! И — что думаешь? Пули — иглами прошли. Остался жив, хотя стал дырявый, как лейка. Но через год — только розовые пятаки по телу, и снова носорогу мог башку свернуть. Говорил, кстати, на том свете по каким-то коридорам бегал…

— Байка…

— Ага! Давай на спор! У Ваньки Храпова спроси из комендатуры, он с нами там был! А до того Суржик у министра в личной охране состоял, поскольку лось еще тот… Его потом, после ранения, по здоровью в канцелярское подразделение направили, на документы прикрытия, хотя, подозреваю, косил он ради теплого стула, ему там досрочное звание светило… Да и Чечня эта с кривыми подлянками приелась, тут ясно.

СТРЕЛОК СЕРЕГИН

Они сидели в просторной беседке, увитой виноградной лозой и обсаженной высокими пирамидальными туями, на заднем дворе особняка, холодно поблескивающего на осеннем солнце стеклами стрельчатых окон. За беседкой простиралось пастбище с побитой заморозками травой, но на нем еще паслось стадо баранов, неторопливо бредущее вдоль пологого берега стылой темно-синей реки, текущей в тени другого берега — гористой гряды, поросшей багряным лесом.

— Не понимаю, — пристально глядя на стадо, произнес Серегин. — А что среди баранов делает козел? Вон тот, во главе личного состава…

Отец Федор, сидевший напротив с чашкой чая, которую держал на весу, усмехнулся:

— Бараны всегда идут за козлом. Он — скотина смышленая. Вожак, авторитет. Смотрящий, так сказать…

— Интересная аллегория…

— А если стадо вдруг разворачивается, впереди оказываются хромые, — с той же усмешкой продолжил Его Преподобие.

— Что касается меня, то я себя чувствую бараном без стада, — сказал Серегин. — Существующим в ожидании неясной финальной участи. И остается мне одно: рассчитывать на вашу честность. Не правда ли — наивно? Впрочем, я говорю со Святым Отцом… — Он болезненно прищурился. — Только в России святых людей больше, чем честных…

— Едкое замечание, — подтвердил Федор. — Однако замечу: грешников все-таки большинство. И святой им нужен. Более того: вне их его функция бессмысленна.

— Так как же с нашим договором? — поднял на него глаза Серегин.

— Все — в силе, — пожал плечами собеседник. — Сегодня ты увидишься с Аней. И если тебе повезет обрести ее, буду рад. Только — что дальше? Я не дам тебе увезти ее куда-либо. Она нашла себя здесь и только здесь ей и жить.

— Это — разговор с позиции силы…

— На том стоит весь мир. Каждый отстаивает свои интересы.

— А тут-то у вас какие интересы?..