Форпост

Теперь, слыша заунывное песнопение хора и ведущий его тему бас батюшки, он приступил к привычной процедуре залегшего на позиции снайпера, к отупелому долготерпению, наполненному, впрочем, многими мыслями и их анализом.

Первое: в этом новодельном храме его поразили иконы в обрамлениях вишневого дерева, напитанного свечным и ладанным дымом. Они были старые, очень старые, хотя и тщательно отреставрированные: иконы письма прошлых веков, и веяло от них мастеровитой, напористой, и даже грубоватой в этой напористости школой… Откуда они здесь?

Второе: что там – иконы! Этот гладковыбритый поп с физиономией бандита в отставке, с проницательными, всеведущими глазами, осанкой форварда-футболиста, манерами властными и небрежными, правящий здесь бал надменно и всесильно, в искреннем поклонении перед ним обожающей его толпы – вот кто уязвил воображение Серегина! И, что говорить, внушил ему немалое уважение. Это был сильный человек, очень сильный. И перед столкновением с ним Олег испытал некоторый отдаленный трепет. Хотя – быстро скомканный воспоминаниями о столкновениях прошлых и разных, да и всем опытом его многообразных боевых стычек.

Если понадобится – он снесет эту горделивую голову! Даже – ценой своей головы. Тем более, - а что, собственно, его голова стоит? И кому нужна? Горько. Но ведь – так!

А время, уносящее любое действо, завершило и службу. Стих шорох шагов уходящего к выходу народа, приглушился свет свечей. А вот и исчезли служки, опустел церковный прилавок, затворились двери, и остался лишь священник, возящийся у алтаря со своими кадилами и книжками…

Тяжелая мрачная тишина установилась в церкви. Только лампа у входа отбрасывала ровный и слабый свет, словно поглощаемый затемненными, в стеклянных саркофагах, иконами, и лучились в его озарении сотни золотых нимбов над ликами святых, замерших в отражениях давнего мира и его сказаний.

- Ну вот, мы и одни, - внезапно произнес священник, стоявший спиной к Серегину. – Выбирайся из своей щели, засиделся…

По-прежнему не оборачиваясь к потайному углу, он неторопливо снимал с себя цепь с крестом и расстегивал тяжелое церковное облачение. Олег, наблюдавший за ним через щель в складке брезентовой ширмы, обмер, напрасно, как понимал, надеясь, будто эти слова обращены не к нему.