Формула влияния

Сначала темнота показалась мне полной, совершенно непроницаемой, абсолютной. И не было слышно ни звука. Я чувствовала, что здесь одна. Но куда же делся Наблюдатель? Растворился в этой абсолютной темноте? Стал ее частью? Человек-призрак, фантом, как глупо было думать, что я смогу догнать его, войти с ним в контакт!

Но вот глаза понемногу начали привыкать, в темноте появились прорехи. Я начала различать смутные силуэты: окно подъезда, фрагмент перил, две верхние ступеньки в конце пролета. Осторожно, прислушиваясь к каждому своему шагу, я начала подниматься по лестнице. О чем я думала? На что рассчитывала? Неужели все еще надеялась догнать тень, этот неуловимый призрак? Чистое безрассудство! Но я упрямо поднималась вверх, считая пролеты.

Дверь одной из квартир на третьем этаже была приоткрыта, и оттуда пробивался слабый свет. Я подумала, что, если Наблюдатель хоть немного, хоть отчасти человек телесный, спрятаться он может только там — и вошла в квартиру. Свет — лунный, потому что на этой улице фонари не горели, — пробивался сквозь мутное стекло окна комнаты. Первой, следующей сразу за крошечной, условной прихожей. Но была еще вторая комната. Дверь в нее была плотно закрыта, и войти туда мне было почему-то страшно. Я остановилась, не решаясь войти. Из-за двери послышалось бормотание. Бросаясь, как в омут, я толкнула дверь и вошла в эту комнату.

Бормотание стало громче, отчетливей, но слов разобрать все равно я не смогла. Наблюдатель был здесь, я не ошиблась. Он стоял в углу комнаты, сжимая в руке пистолет. На полу лежала раненая женщина… Анна. Я теперь знала ее имя, потому что она — это я. Что-то до боли сдавило мне руку, ладонь разжалась, с негромким стуком на пол упал какой-то предмет. Нет, я — лишь участница ее воспоминаний, я… Я и она… Комната погрузилась в темноту, теперь уже в полную, непроницаемую, абсолютную — Полина открыла глаза.

— Господи! Полина! — Виктор прижал ее к себе и разрыдался. Она понимала, что это Виктор, ее муж, что он страшно напуган, что ему нужно объяснить, что с ней все в порядке, утешить, но никак не могла заговорить. Ей казалось, что если она заговорит, то заговорит голосом Анны, о которой Виктору пока еще ничего не известно, и это еще больше напугает его. Осторожно высвободившись из его объятий, Полина поднялась, нащупала рукой кресло, села, нетерпеливым движением откинула со лба отросшую челку, вспомнила, что никакой челки у нее нет, поняла, что все еще не до конца выбралась из образа этой женщины и, значит, говорить пока рано.

— Полина! — Виктор слегка тряхнул ее за плечо. — Ну не молчи, пожалуйста!

Чтобы вернуться в себя, нужно вспомнить свой характерный жест. А еще лучше, чтобы этот характерный жест вспомнило само ее тело. Пытаясь расслабиться, освободиться от всех мыслей и дать телу самому понять, что нужно сделать, Полина закрыла глаза, запрокинула голову и крутанулась в кресле. Голова чуть-чуть закружилась, мысли поплыли по кругу, следуя за движением тела. Полина с облегчением рассмеялась — это и был тот самый характерный жест, та самая ее личная привычка.

— Бородинская, дом сто тридцать пять, — сказала Полина. — Пожалуйста, запиши адрес, пока мы его не забыли.