Формула смерти

— Дались тебе эти продукты! Я вообще-то неприхотлив. Могу обойтись пельменями. — Турецкий возился с пояском ее халата.

— А мы с Ниночкой не можем! — слабо отбивалась Ира. — И тебе не позволим… Правильное питание — основа долголетия… А я намерена помучить тебя своим присутствием еще лет двадцать… И вообще, первобытные мужчины, между прочим, приносили любимым женщинам мамонта в зубах.

— Что, целого мамонта? Сколько же у них было зубов? Только не говори: «больше, чем у тебя», я обижусь! — Он тихонько укусил розовую мочку.

— Не собираюсь… Что касается «зубастости» — у тебя конкурентов нет. Хватит препираться, а то рассержусь по-настоящему! — Ирина обняла мужа, ища его губы.

— Все-все, так бы сразу и сказала. Мы что, мы люди маленькие… Нам приказали, мы делаем… Прямо так и одеваться или, может, сначала ты снимешь наконец свой дурацкий халат?

Большая часть дня была посвящена семье. Все вместе они закупили съестные боеприпасы на неделю, потом катались на «американских горках», где его девочки визжали от ужаса, потом ели мороженое в «Баскин Роббинсе» и вернулись домой к вечеру. После обеда Ниночка ушла гулять, Ирина — поболтать к соседке.

Александр с чувством выполненного долга вернулся наконец к газетам.

Он взял подборку двухлетней давности, когда в прессе только обсуждались варианты строительства отечественной трассы для «Формулы-1».

Получалось, что вначале истории мэр города и Соболевский шли как бы рука об руку. Делали совместные заявления, выступали на пресс-конференциях, где мэр указывал на олигарха как на генерального подрядчика строительства. Дескать, соответствующее распоряжение городского правительства почти готово. И место вроде было определено: прямо в черте города — Нагатинская пойма.

Но потом ситуация резко переменилась. Вдруг выросло в полный рост «общественное мнение», которое возопило: как это? Трасса едва ли не в центре города, в самом сердце давным-давно освоенного жилого массива, спального, между прочим, района — и такая неэкологичная гадость?!

Что бы это значило? Ага! В следующих номерах прессы местом строительства обозначался Питер — ну ясный пень, где ж еще строить?! Невольно вспомнишь классика: «…И перед новою столицей померкла старая Москва…» Но и там ничего не вышло. Болото — оно и в Африке болото. Какая трасса? Там у них асфальт каждый год перекладывают, поскольку он нагрузок не выдерживает. Или кладется шибко жидким — но это вопрос отдельный.

Потом возникали другие варианты… Затем опять поворот в Москву.

«В Москву, в Москву», как чеховские три сестры, заголосили газеты. Только теперь уже в районе Шереметьева. А что? Очень удобно, особенно иностранным туристам: приехали, посмотрели соревнования и тут же загрузились обратно, чуть ли не в тот же самолет. Так мотивировало решение московское правительство. Затем опять Нагатинская пойма. Помилуйте, но ведь там не хватает земли, элементарно не хватает площадей! Ерунда! Надо будет — насыплем новые гектары, тем более что в строящемся тоннеле третьего транспортного кольца землицы выроют миллионы кубометров.

Время от времени наезжали в страну представители Международной федерации автоспорта, главным образом хозяин «Формулы», лорд Барни Экклстоун. Ему что-то показывали, демонстрировали какие-то проекты, подписывали протокол о намерениях. Но едва лорд отбывал в туманный Альбион, тут же все и замирало.

И за всем этим бестолковым броуновским движением постоянно маячили две фигуры — московский мэр и олигарх. Один сказал одно, другой — тут же противоположное. Если поначалу олигарх недвусмысленно обозначался как генподрядчик, то очень скоро в его адрес со стороны проправительственной прессы полетели критические стрелы. Не платит налоги! Платит, но мало! Достаточно, но не вовремя! А сделка с «Маньярди» комментировалась самим мэром: «Эта нашумевшая покупка нашим знаменитым в кавычках олигархом — поступок воистину антипатриотичный, скажу больше: это плевок в сторону всего отечественного автоспорта. Вместо того чтобы вкладывать деньги в собственные команды, в их развитие…»

В общем, расплевались ребятишки, дальше некуда. Все было понятно. Не сошлись в цене. Олигарх, видимо, не сделал кому нужно такого предложения, от которого нельзя отказаться…

«Вопрос в цене вопроса», — про себя скаламбурил Турецкий, принимаясь за следующую стопку газетных листов.