Формула яда

— Нельзя, ни в коем случае нельзя было оставлять ее без присмотра ни на минуту! — сказал вернувшийся из Ровенских лесов Садаклий.— Такая потеря!

— Эх, Банелин! — упрекал Голуб.— Такая дивчина из-за тебя погибла!

— Да я что? — чуть не плача, оправдывался Банелин.— Кто бы мог подумать? Капитан уговорил ее не ходить к отцу, она утихомирилась. Если бы кто шел снаружи, сигнализация бы сработала, и я бы проснулся. Чуток только задремал, а она, как ящерица, прошмыгнула...

Новости, которые привез из Ровно Садаклий, были утешительными. Ему удалось связаться с партизанским отрядом особого назначения, которым командовал полковник Дмитрий Медведев, и с действующим на Волыни партизанским соединением «дяди Пети» — полковника Антона Бринского. Оба командира согласились принять к себе беглецов из Львовской Цитадели, среди них было немало обстрелянных парней, бывших пограничников.

Было решено: раненых оставить в подземелье до полного выздоровления под опекой Юли Цимбалистой и садовника Вислоухого, а остальным готовиться к перебазированию в Цуманские леса и на Волынь.

Садаклий направил убитого горем Журженко на разведку в город, чтобы хоть немного развеять его отчаяние, поручив Щирбе прикрывать его.

Сюрприз Эмиля Леже

Первое головокружение от обилия свежего воздуха прошло, и Журженко с каждой минутой чувствовал себя все лучше и увереннее. Опираясь на палку, опустив пониже на лоб велюровую шляпу, которую притащил ему вместе с костюмом Голуб, он прошел по аллеям Иезуитского сада до круглой ротонды.

— Пан капитан, если не ошибаюсь? вдруг услышал Журженко.

У ротонды, приподняв черный котелок-мелоник, стоял невысокий пожилой человек в пенсне, с остроконечной бородкой.

Журженко не узнал этого человека и, уклоняясь от встречи с ним, сказал:

— Простите, вы ошиблись! — и шагнул дальше.

Но человек в котелке заступил ему дорогу и сказал укоризненно:

— Ай-ай-ай! Как можно не узнавать старых знакомых, товарищ капитан Журженко? Неужели вы не помните, как мы с вами пировали на заручинах в доме Став-ничих? Вы еще произнесли такую яркую речь о ветре, ворвавшемся к нам с востока. Как же сейчас обстоит дело с этим «ветром», пане капитан?

Журженко уже узнал адвоката Гудим-Левковича. Ускоряя шаг, он бросил:

— Слушайте, я вас вижу впервые!

Гудим-Левкович резким движением вырвал у него палку и, отшвырнув ее далеко в кусты, сказал с ненавистью:

— О нет, пане капитане! Так быстро мы не расстанемся! — Адвокат с радостью заметил подходящего к ним полицая.— Пане полицай! Пане полицай! — засуетился он, подзывая Щирбу.— На минуточку!

Щирба быстро подошел к Гудим-Левковичу, и тот с облегчением показал на Журженко:

— Задержите его! Это переодетый большевистский командир, к тому же, наверное, еврей! Берите его! Берите! А те пять литров водки вместе с мармеладом, которые полагаются по приказу бригаденфюрера СС за выдачу еврея каждому украинскому патриоту, я презентую вам. Возьмите себе на здоровье!

Щирба вытащил из кобуры вороненый «вальтер» и, направив его в спину капитана, сказал адвокату:

— Благодарю вас, пане меценасе! Пойдемте вместе. Надо будет записать ваши показания...

Когда они втроем дошли до каменной ограды монастырского сада и Щирба, вынув ключ, воткнул его в скважину узкой двери, Гудим-Левкович обеспокоился:

— Позвольте, это же сад митрополита, и не комиссариат полиции! Куда вы меня ведете?

— Веду куда надо,— спокойно ответил Щирба, открывая калитку и пропуская в нее первым Журженко с поднятыми руками.— У нас здесь особый пост полиции. Мы охраняем покои его эксцеленции и вылавливаем среди прихожан подозрительных, вроде этого типа.

Гудим-Левкович перешагнул порог калитки и, подождав, пока Щирба закрыл ее, просеменил за капитаном.

Как только Щирба откинул первую тачку, обнажая потаенную дверцу, ведущую в подземелье, Гудим-Левкович запричитал:

— Послушайте, я не пойду туда! Не пойду!

— Я вам уже объяснил: у нас здесь свой тайный пост. Для таких доверенных конфидентов, как вы, пане адвокате!

— Откуда вы знаете, что я адвокат? — не на шутку встревожился Гудим-Левкович, глядя на Щирбу узенькими глазами.

— Ну, кто же из местных, от Турки до Сокаля, не знает пана адвоката Гудим-Левковича? — сказал, улыбаясь, полицай и дал знак Журженко, чтобы тот опустил руки.— Ваши блестящие речи в защиту украинских националистов глубоко и надолго запали в души молодежи.

— Куда вы меня ведете? Я буду кричать! — голос адвоката сорвался.

— Только пикни — сразу дырку сделаю! — прошептал Щирба, подталкивая адвоката стволом «вальтера».

Шум карбидных ламп и примусов, темные силуэты раненых, лежащих под стенами на соломе, мрачные своды подземелья — все это окончательно парализовало волю Гудим-Левковича. На прямой вопрос Садаклия: «Какова ваша кличка в гестапо?» — адвокат покорно ответил:

— Щель.

Ни Садаклий, ни Журженко не рассчитывали на столь быстрое признание.

— Понятно. Значит, вы играли роль той самой щели, сквозь которую немцы пытались шпионить за настоящими патриотами? — уточнил Садаклий, выкладывая содержимое бумажника адвоката.

— Так точно!