Формула яда

Когда, поднявшись вслед за Моникой по скрипучей дубовой лестнице на второй этаж, Иванна вошла в келью игуменьи, она не поверила своим глазам. Игуменья сидела в мягком, удобном кресле, упираясь в его поручни пухлыми, дородными руками, а по комнате расхаживал Герета.

— Ромцю, вы здесь? Что это за комедия? — воскликнула Иванна.

— Я был бы очень рад, если бы все это обернулось только комедией! — торжественно и вместе с тем с наигранной грустью сказал Роман.— Дело куда серьезнее, Иванна!

— Да не томите душу! В чем дело?

— В любую минуту вас могут арестовать! — с еще большей торжественностью заявил Роман.

— Меня? — Иванна засмеялась.— Да что я такого сделала?

— Случилось то, чего мы так опасались. Ваш любезный квартирант не забыл ни скандала, который вы закатили во время обручения, ни резких слов, запальчиво выкрикнутых вами по адресу советской власти. Он написал на вас донос в энкавэдэ. Делу уже дан ход. В квартире Юльки засада: вас поджидали чекисты.

— Чекисты? Но ведь это дитеняда (Сказочка для детей). Они могли с успехом арестовать меня в Тулиголовах, а не вызывать сюда!

— В Тулиголовах ваш арест мог бы вызвать возмущение местного населения. Вас все знают, вы дочь любимого многими пастыря, а здесь, во Львове, все можно сделать шито-крыто!

— Матерь божья! — воскликнула Иванна.— Откуда же вам все это известно?

— Свет не без добрых людей. И далеко не все те, кто кричит сейчас: «Хай живуть Советы!» — любят их...

— Нет... Мне трудно поверить... Ромцю, скажите, вы шутите?

— Такие шутки у них называются антисоветской агитацией,— резко, голосом скрипучим и властным, бросила игуменья.—Так, впрочем, ваш квартирант и иаписал в своем доносе...

— Разве я сказала что-нибудь особенное? Какая же это свобода?!

— Чего еще вы, Иванна, можете ждать от людей, потерявших веру в бога? — мягко сказал Роман.—У них нет благородства, все они черствые материалисты... А вы еще...

— Договаривайте!

— Вы сердце ему открыли и своих же людей выдали!

— Да как вы смеете! Каких это «своих»?

— Ну, хотя бы Зенона Верхолу! — Герета испытующе посмотрел в темные и глубокие глаза невесты.

— Ну, знаете! — возмутилась Иванна.— Это клевета! Мое отношение к этому пройдысвиту (авантюристу, подонку) вам давно известно. Удивляюсь только, как могли вы с ним дружить! Но ничего о нем я капитану не говорила. Ни одного слова! Доносчицей я никогда не была и не буду!

— Вы правду говорите, Иванна?

— Конечно, правду!

— И капитан ничего не расспрашивал вас о Вер-холе?

— Решительно ничего! — отрезала Иванна.—Да он его совершенно не знает!

— Странно...— Роман задумался.— И вы можете присягнуть, что говорите правду?

— Чистую правду! Христом-богом клянусь! — горячо сказала Иванна.

Роман укоризненно покачал головой.

— Не поминайте имя господа бога нашего всуе, ко-хана Иванна. Я вам поверю и так. А веря, предостерег гаю: дело очень, очень плохо. И отцу Теодозию оно сулит большие неприятности. И мне. И вашей подруге Юльце...

Совсем растерявшись, Иванна доверчиво посмотрела на жениха.

— Спасибо вам, Романе... Спасибо... Как же мне теперь поступать?

Тоном приказа Герета сказал:

— Давайте условимся: для всех окружающих вы уехали в Киев. Искать правды и добиваться приема в Киевский университет. Мы немедленно распустим слух об этом. Перед отъездом вы окончательно порвали с отцом, который вас туда не пускал, как и во Львовский университет, и был против вашего отъезда. Это выгораживает отца и спасает его от возможного ареста. Понятно? А вы на ножи пошли с отцом, остро поспорили! И, уехав, никому не оставили своего адреса...

— Позвольте,— перебила его в недоумении Иванна,— я не...

Герета резко махнул рукой, прерывая невесту, и продолжал:

— В остальном положитесь на мать игуменью и сестру Монику и поблагодарите их за спасительное для вас гостеприимство...

Садаклий идет по следу

На следующее утро среди коленопреклоненных монашек в закрытой монастырской церкви лишь очень опытный глаз мог бы обнаружить Иванну. Длинная, до пят, сутана и белый головной убор неузнаваемо изменили ее.

Вместе с другими монашками повторяла она слова молитвы:

— «Мы припадаем сегодня пред твоим жертвенником с любовью и послушанием, пред твоим наместником здесь, на земле, святейшим отцом Пием, папой римским, чтобы умолять тебя и доложить тебе о всех неисчислимых обидах, нанесенных твоему святому имени, о всех беспримерных богохульствах и ослепленной ненависти к твоим святым правдам...»

Иванне казалось, что и о нанесенной ей тяжелой обиде говорится в тягучей молитве, которую читали монашки во главе со стоящей впереди игуменьей Верой. Время от времени игуменья поднимала пухлую руку, как бы дирижируя.

...В то же утро капитан Садаклий был вызван к начальнику управления Самсоненко. Когда он прошел в кабинет начальника сквозь тамбур из двух соединенных дверей, издали напоминающих обычный платяной шкаф, то сразу почувствовал: будет разнос!

Самсоненко нервно ходил по залитому солнцем кабинету. Не успел Садаклий приблизиться, как начальник круто повернулся: