— … Вам, Виктор Фомич, не только как ученому, но и как техническому руководителю завода! Ведь вы же в первую очередь страдаете от плохой квалификации молодых рабочих! Вам должны быть понятны все выгоды такой системы. И дело не в том, как провести её в жизнь. Гораздо труднее убедить людей. Они боятся изменить что-либо в налаженном, установившемся! Вот же в некоторых школах ищут и находят. Ну и я ищу… А директор нашей школы, тот говорит: «Вы, товарищ Афонина, читаете ученикам газеты и журналы о достижениях рабочих — электриков, механиков. А какое это имеет отношение к уроку физики? Ведь есть, мол, твёрдая программа. Что скажут в гороно? Разве такие очерки утверждены для чтения в школе? А когда я предложила купить слесарный инструмент и пригласить инструктора — так он тянет, не решается.
Вошла мама. В одной руке она несла вазу с яблоками, в другой — торт.
— Инна Андреевна, милочка, умоляю вас, хотя бы ради воскресенья, не говорить обо всей этой технике. Ни к чему хорошему она детей не приводит. Не хотела вам рассказывать, но вижу — придется. Мой Игорь испортил рояль…
Отец сердито потер лысину.
— Да. Вынул зачем-то из него молоточек. Безобразная история… Чему вы улыбаетесь, Инна Андреевна?
— Извините. Я вспомнила случай, когда один мальчик тоже испортил рояль. Вырезал из него струны, чтобы сделать растяжки для модели самолета.
— Вот видите, к чему приводит ваша техника! — торжествующе воскликнула мама. — Значит, не только мой сын ведет себя неприлично, А что это за мальчик? Он из этой же школы?
— Это было очень давно. Мальчика звали Андрюша Туполев. — Инна Андреевна исподлобья взглянула на маму.
Родители молчали. Особенно смущенным казался отец; он опять потер лысину, пошевелил губами, но так ничего и не сказал.
Инна Андреевна продолжала улыбаться.
— Безусловно, это не метод — портить вещи. Но если к ребенку вовремя приглядеться, понять его, научить трудиться и уважать труд, тогда, может, не было бы и испорченных роялей, и многих других трудностей, нелепых препятствий, через которые приходилось пробиваться в науку тому же Андрею Туполеву.
И тут Инна Андреевна рассказала про реле защиты. Она так говорила об этом опыте Игоря, о его способностях, что мама даже прослезилась.
— Боже мой! У Игорька, оказывается, — талант! Да если бы я знала, для чего ему нужен молоточек…
Игорю сделалось неловко: в самом деле, стоишь тут и подслушиваешь, как шпион. Он вошел в столовую.
— Я ещё вчера поставил молоточек на место.
— Ты уже дома? — удивилась мама. — Что-то я не заметила, когда ты пришёл.
— Здравствуй, Игорь, — сказала Инна Андреевна весело. — Что же ты не здороваешься?
Мама смотрела подозрительно. Только ещё не хватает, чтобы она догадалась насчет окна! Игорь поспешил вернуться к разговору о молоточке:
— Правда, поставил, Инна Андреевна. Можете сами проверить.
Инна Андреевна встала, подошла к роялю и, не присаживаясь, провела пальцами по клавишам.
— Первый раз слышу наш рояль, — сказал отец. — Вы играете, Инна Андреевна? Сыграйте, прошу вас.
Инна Андреевна покрутила стул, чтобы он был повыше, села.
— Не знаю, вспомню ли что-нибудь…
Сначала неуверенно, сбиваясь, затем все ровнее она заиграла что-то немножко радостное, немножко грустное — такое, отчего у мамы совсем потеплели глаза, а Игорю вспомнилась больная Фролова. И ему вдруг захотелось помочь ей…
Потом пили чай. Мама отрезала Инне Андреевне самый большой и красивый кусок торта. А когда учительница ушла, отец сказал:
— Ну, знаешь, Аксинья, Инна Андреевна — интересный человек, ценный. И очень хорошенькая женщина.
Мама снисходительно посмотрела на него.
— Неужели ты думаешь, что я доверила бы воспитание сына неизвестно кому? Да я знаю о ней абсолютно всё.
— Откуда же?
— Она живет в том же доме, что и профессор Глухов. Марта Михайловна знает всю её жизнь. Инна Андреевна в семнадцать лет вышла замуж, а через три месяца — война… Между прочим, к ней два раза сватался твой конструктор, Лев Васильевич. Ведь солидный же человек. Отдельная квартира, машина. Представь, — отказала. Так и живет одинешенька. Вот тебе и хорошенькая.
В этот вечер Игорь долго не мог заснуть. В окнах напротив давно погасло электричество, а он все ворочался… «Одинешенька». Какое грустное слово!.. Та женщина в кресле с выпирающей пружиной — тоже одинешенька, хотя у неё и есть Катька. Сидит, как прикованная, даже не может в кино сходить…
Игорь вдруг приподнялся на локте, помедлил, отбросил одеяло, встал и, тихо ступая босыми ногами, прошел через темную столовую. В прихожей он ощупью нашел дверь чуланчика, плотно закрыл её за собой и включил свет. Телевизор был тут. На нем стояли прошлогодние мамины боты и банки с мастикой. Он уже успел запылиться.
Игорь стер пыль с потускневшей полировки, обернул телевизор старыми газетами и сверху обвязал веревкой. Потом вернулся к себе в комнату.
Глава четвертая
ПОВЕРЖЕННЫЕ ВЕЛИКАНЫ