Фонтанелла

Шустеры спорили и кричали, танцевали и пели песни по ночам, посылали «шнореров»[39] и принимали представителей, получали пожертвования и финансирование. А Апупа в это время ставил палатку, тащил воду, рубил кусты и тростник, захватывал и столбил земли. Несколько недель спустя он исчез и через два дня вернулся домой с телегой, нагруженной строительными материалами, с двумя ослами, шедшими позади телеги, с идущей рядом с ними большой собакой и с маленьким светловолосым мальчиком, сидящим на спине одного из волов. В телеге были также коробки с семенами, ящики с рассадой и большой джутовый мешок, из которого Апупа вытащил пуховое одеяло.

— Это телега тех немцев, которых мы встретили по дороге, — сказала Амума. — Та телега, в которой они везли камни.

— Они мне ее одолжили, — сказал Апупа.

— А ослы? И строительные материалы?

— Я у них купил.

— Откуда у тебя деньги?

— Они там строят дом, из тех камней, с номерами. Я немного помог им, и они продали мне в кредит.

— А мальчик?

— Ты его не помнишь? Его зовут Иоганн. Он доставит телегу обратно.

— Один? Ему же еще нет четырех.

— Волы сами знают дорогу, а собака будет охранять, — объяснил Апупа. — Так сказала его мать.

Амума свела волов к ручью, накормила и напоила Иоганна и собаку и отправила их всех домой. А Апупа, эта рабочая бригада в составе одного человека, снова взялся за дело — построил деревянный барак и земляную печь, выкопал ямы для посадки деревьев, а главное, занялся любимым своим занятием — помечать границы. Где — длинными рядами стрелок морского лука, которые Амума выкопала на склоне холма, где — столбами заборов, а где — и просто мощными струями мочи. Ему не мешало солнце, он не боялся ни зверей, ни людей, а свой хлеб он сдабривал дикими травами. Топот его башмаков выгонял полевых мышей из их нор и шакалят из их убежищ. Он давил змей, топтал скорпионов, и даже наглые гиены уже учуяли новый запах и не приближались к его владениям.

Каждый вечер, когда он возврашался с поля, Амума встречала мужа одним и тем же постоянным и любимым его возгласом, который он и сегодня, маленький и замерзший, иногда вспоминает и выкрикивает из своего инкубатора. «Не входи, Давид, пол еше мокрый!» — кричала она, а потом подавала ему кормовую смесь — для ослов и суп, горячий, как кипяток, — для него. А после еды он рассказывал ей, что сегодня сделал, ложился щекой ей на колени и просил: «Погладь меня по голове, мама», и она проводила рукой по его голове, перебирала каштановые волосы, гладила и хвалила.

Прошли недели, и на холме начали появляться незнакомые ей люди. Они были разными, но всех их объединяла любовь к супу, горячему, как кипяток, и такая же кипучая воинственность. И у всех были длинные ноги и высокий покатый лоб.

— Длинные ноги говорили о том, о чем вообще говорят длинные ноги, но лбы — это уже было другое дело.

Вскоре Амума усвоила, что в клане Йофов существует четкое разделение: у одних определяющей является высота лба, а у других — его покатость. Одни говорили, что они «из иерусалимских Йофов» или «из хайфских Йофов», а другие — что они из Йофов Одессы, Черновиц, Москвы или Макарова. Недолгое время спустя она уже научилась различать их издалека — черная точка, а то и две или три приближались по широкой равнине, на которой совершенно невозможно было оценить ни время, ни расстояние: иногда далекие точки приходили через час, иногда близкие — через три дня. Но в конце концов все они неминуемо преврашались в очередных Йофов, которые поднимались на холм и говорили: «Мы пришли помочь».

У Апупы не было времени для дотошных и глубоких проверок. Он давал гостю нож и буханку и говорил: «Нарежь». Все Йофы, как я уже говорил, когда речь шла о Дмитрии, работнике Айелет, режут хлеб, прижав его к груди, и тот, кто обращался к помощи стола или, того хуже, доски для резки, получал свой хлеб в качестве пайка на дорогу и отсылался туда, откуда пришел. Те же, кому позволялось остаться, пахали в поле, копали канавы для поливки и дренажа, рыли ямы для посадок и фундаменты для коровника и стен. А по вечерам они садились вместе и занимались тем, чем все Йофы занимаются по сей день: ели, кричали и рассказывали истории. <В каком-нибудь другом месте нужно использовать сравнение Рахели, что истории у нас передаются из рук в руки, как ведра с водой при пожаре.> Они обновляли семейные выражения, сравнивали воспоминания, и люди снизу, из деревни, уже знали, что голоса, доносящиеся из «Двора Йофе», — это голоса семейные: протесты, и крики, и недовольное сопенье, и бесконечные «он», и «она», и «они», и «я», и «ты», и споры о том, что произошло на самом деле, а что должно было произойти и как, и кто, как всегда, виноват, и кто, как всегда, был прав.

— Теперь они там, внизу, знают, кто такие Йофе! — крикнул однажды ночью Апупа, и Амума сказала ему:

— Не беспокойся, Давид, они знают это с первой встречи.