— Конечно, нет. Это было бы прекрасно.
И теребит узел.
Дакворт просматривает различные материалы и художественные принадлежности, разложенные перед ним. Когда это произошло? Несколько месяцев назад? Недель? Дней? Здесь, с Тимми и той женщиной. Тимми. Ох, Тимми.
«Миграция» окружает их.
Робардс тем временем продолжает шевелить запястьями. Ослабляя веревку. Этот военнопленный не выкажет никакой жалости. Не здесь, среди детских игрушек.
Би вспоминает последнее слово Кувалды. Заглушенное пузырем водянистой крови. Би вспоминает последнее слово Глинского. Вырвавшееся из обугленных легких. Если бы только Би знал русский.
— Время вышло, — говорит Дакворт. Хотя Большой Тим все еще стоит с опущенной головой. — Время вышло. Би, пора. Большой Тим, завяжи-ка потуже ретивые ноги мистера Беллио. Освободи ему руки. И стой рядом с ним.
Большой Тим выполняет приказ.
— А что насчет мистера Робардса?
— Не всё сразу. Но проверь, хорошо ли у него связаны руки.
Большой Тим проверяет и быстро затягивает веревку на запястьях мистера Робардса. На всякий случай стукнув его по голове.
— Это, — говорит Большой Тим, — на всякий случай.
Дакворт, теряя терпение, подходит сзади к Би и как можно ласковее подталкивает его вместе с креслом к столу.
— Твори.
Би мотает головой.
Дакворт наклоняется над ним.
— Твори. Сейчас же. Давай поглядим, каким огромным потенциалом ты обладаешь. Давай узнаем, где предел твоих возможностей, посмотрим, на что ты способен со всеми твоими навыками, терпением и сердцем.
Дакворт морщится. Двугубные взрывные согласные («п» и «б») беспокоят его раненый рот сильнее, чем шипящие.
— Я скульптор, ты, безмозглый критик. Я работаю по металлу. А это все детские штучки.
По лицу Би пробегает тень «Миграции».
— А это, — Дакворт указывает на кружащихся стервятников «Миграции», — разве детские штучки?
— Я работаю по металлу. Я не могу варить пластилин или ковать мелки. Где твои здравый смысл и чувствительность?
Дакворт на минуту приходит в замешательство.
— Погоди-ка. Ты ведь художник. Ты раньше писал картины.
— Отвали.
— Нет, Эмма мне говорила. В молодости ты писал картины. А потом отказался по альтруистическим соображениям. — Дакворт шевелит губами. — У нас есть краски. Малюй, маляр.
— Нет.
— Давай.
— Нет.
— Да.
— Я не мошенник.
— Мы можем тебе помочь…
— Я не мошенник. Лучше убей меня прямо сейчас. Джаспер.
Стервятники кружат.
Большой Тим озирается. Останавливает взгляд на Дакворте.
— Что ж, думаю, пора.
Он уже хочет снова связать Би.
— Подожди, — восклицает Дакворт. — В дальней коробке.
Большой Тим неуклюже подходит к столу и лезет в коробку. Достает пейнтбольный маркер, протягивает его Дакворту, и тот заряжает его.
— Репортаж о специальном выпуске Робардса вдохновил меня, — говорит Дакворт. — Да, мы сможем. Слушай сюда, Би. Ты что-то создаешь. Картину. Мне до фонаря, черт побери, что это будет. Или… — Дакворт приставляет дуло пейнтбольного маркера к левому глазу Робардса. — Я прострелю ему глаз.
Би смотрит на Робардса сквозь треснувшие очки. «Тем, у кого есть оружие, всегда легко», — думает он. Он смотрит на Росса. Этот мерзкий старый ушлепок ему даже вроде как нравится. Би кивает Дакворту.
— Передай масло.
Дакворт сияет.
— Картина маслом. Как у мастеров. Да, да, да!
— Би, — говорит Робардс. — Пошел он к хренам собачьим. Я лучше ослепну, чем позволю этому паразиту пить нашу кровь. — Он кидает Дакворту: — Слыхал меня, ты, штатский?
Пейнтбольный маркер Дакворта — это модифицированный «спайдер». 400 фунтов на квадратный дюйм / 600 футов в секунду. И да, этого достаточно, чтобы с близкого расстояния повредить глаз человека. С любого расстояния.
Поэтому, когда Дакворт чуть нажимает, даже не надавливает, на спусковой крючок, он вышибает Россу Робардсу глаз.
Робардс погружается в дзен. Принимает боль в себя. Подавляет гортанный стон, поднимающийся в горле за стиснутыми скрежещущими зубами. Это длится какое-то мгновение. Затем он разражается боевым кличем.
Где-то во сне рыдает Мия Робардс.
Яростный крик Робардса заставляет Дакворта еще раз нажать на спусковой крючок, и он выстреливает в грудь стоящему в дверном проеме клоуну. Клоунессе.
— Мать вашу за ногу, — произносит Большой Тим. — Клоун. Баба-клоун.
И действительно, перед ними стоит женщина-клоун при полном параде. В шароварах с подтяжками, гигантском галстуке-бабочке, рыжем парике, с красным носом, белым, напудренным мукой лицом и огромной пристегнутой ногой. И большой нарисованной счастливой улыбкой. [Др-р-р] Красный нос контрастирует с ярко-голубым пятном на левой груди, влажным сердцем, нарисованным случайным выстрелом Дакворта.