Фонтан

Почему она не может понять? Он должен это делать. Должен. Надо продолжать катиться. Под лежачий камень вода не течет. Он не может остановиться. И в эту долю секунды Росс понимает, что сейчас Мия произнесет нечто, о чем они оба пожалеют. Нечто, о чем они будут вспоминать снова и снова, а значение и последствия этих слов окажутся больше, чем любой из тысяч моментов близости, которые у них были.

— Я потерял там ноги, Мия. Можешь ты меня пощадить? Хотя бы сегодня? Сегодня!

— Есть еще одна вещь, которую ты должен был оставить там, Росс Робардс.

— И что же это?

— Меня.

И она толкает его уцелевшей рукой.

Росс отшатывается, и поскольку ноги не пристегнуты как следует, он падает с них. Теперь Мия выше его ростом.

— Я любила тебя.

Она так и говорит. В прошедшем времени.

— Мия…

— Что происходит с любовью и заботой? Ты обещал заботиться обо мне.

Глаза Росса теперь на уровне ее туловища. Покрытого шрамами и кожными лоскутами. Когда она успела проколоть пупок?

— Я работаю, — говорит он. — Как вол. Это что, татуировка?

Но Мия тотчас парирует:

— Книги, диски, выступления в торговых центрах, повторные показы. Тебе не нужно работать. Тебе не нужно работать все время. Ты горбатишься на благо Фреда.

— Эти вещи финансирует ветеранская ассоциация, — возражает Робардс.

Несмотря на сумасшедший график, Росс действительно тратит огромное количество времени и ресурсов на этот свой любимый проект. Комплексный проект арт-терапии для пожилых и, да поможет ему бог, молодых ветеранов. Таких же молодых, каким был он, когда свалился с бронетранспортера МПЗ и упал под его гусеницы. Раздавившие обе его ноги в кашу.

— Они должны знать, Мия, должны знать, что еще могут чего-то добиться, у них должна быть возможность разобраться с тем, что творится в их головах, — чего тебе никогда не понять.

Но, говоря это, он знает, что Мия понимает.

Мия, у которой ожоги третьей степени заняли более тридцати двух процентов тела. Мия, которая до сих пор занимается самолечением с помощью лучшей медицинской марихуаны, которую можно достать за деньги. Мия, обожженная четырнадцатилетняя девочка. Мия, каждый день навещавшая Росса в больнице, когда там, вместо того чтобы попытаться выяснить, можно ли спасти ему ноги ниже колен, решили, что полковничий сын, лежавший рядом с ним, важнее. Росс продал в Штатах свой «понтиак» и перевез Мию в Чикаго, одолжив деньги у богатой овдовевшей тетки, которая писала пейзажи и рисовала картины по номерам. Чтобы создать семью со своей юной невестой. С Мией.

— Они должны знать, что могут творить, создавать вещи. Прекрасные вещи. Что они могут самовыражаться. Они должны, Мия, выбросить это из своих голов!

Но Мия, которая большую часть дня играет в онлайн-покер и занимается монтажом в аппаратной, достойной называться не более чем звуконепроницаемой кабиной, производственных видео, идет ва-банк.

— Я понимаю, арт-терапия, — говорит она. — Я понимала это, когда ты был художником. Но ты уже не художник. Тебе уже не нужно быть художником. Когда-то ты им был. Работал с металлом. Ты были чист, интересовался политикой. Ты занимался важными вещами. Значительными. А теперь единственное, на чем ты ставишь свою подпись, — дешевые дивиди-диски. Даже открытки мне не подписываешь. Мне доставляют цветы — твоя помощница молодец, — но ты и свое коротенькое «Р.» не поставишь. Ты ничего не подписываешь. Вот уже двадцать семь лет. С тех самых пор. — И она указывает на зеркало. На картину на зеркале, написанную Би в 1983 году. — Вот когда все началось.

Росса пробирает дрожь.

Мия хватает одну из его искусственных ног и бросается к тому месту, где висит зеркало. Картина на зеркале «Водопад Тернера», написанная Би в 1983 году. Последняя картина Би, после которой он занялся работой по металлу. Она берет ногу Робардса и, вопреки несоответствующему культурному контексту, размахивается, будто восьмой самурай^{44} в монтажной Куросавы. Но Мия не самурай, и в итоге нога попадает не в картину на зеркале, а в гипсокартон (чуть-чуть не задев обнаженный кирпич, который так восхитил их, когда они впервые осматривали этот лофт со своим риелтором), что только усугубляет ее переломы. Зеркало раскачивается на проволоке, за которую подвешено, и, покосившись на сорок пять градусов, замирает. В углу картины по-прежнему красуется подпись: «Р.».

?

Росс видит эту «Р.». Бывшую «Б.» — подпись Беллио, несколькими штрихами превращенную им в свою собственную.

Мия, прихрамывая, уходит в другую комнату, прижимая руку к груди, точно сломанное крыло.

Горилла Росс с помощью рук добирается до тайника Мии и сворачивает косяк. Первый за двадцать семь лет. Первый с тех пор, как он завязал с наркотой. С «красным мясом». С радостями неестественно измененного состояния. С утоляющей злобу работой по металлу.

Робардс делает глубокий вдох.

Голова гудит.

Тело гудит.

Фантомные ноги гудят.

За окном гудит клаксон.

— Прибыл лимузин, чтобы отвезти вас на съемку, сэр. Еще раз поздравляю с юбилеем.

Робардс выдыхает.

?

Мия возвращается из главной спальни.