Фомка-разбойник

Вдали, на западе, встает каменная стена Урала. Кругом вырастает лес невиданных деревьев. Вот хвощ – колено в колено – толщиной в несколько обхватов, высотой в многоэтажный дом. Вот папоротник, как пальма, веером в высоте раскинул свои кудрявые, пышные листья.

А сами мы погружаемся на дно озера. Водоросли кругом – точь-в-точь такие, как та, что отпечаталась на моем кусочке угля.

Водоросли растут и умирают, на их месте вырастают новые и в свой срок умирают, падают на дно, истлевают. И превращаются в ил.

Ила все больше и больше. Он доходит нам до колен, до груди, до плеч и покрывает с головой.

Тысячелетиями метр за метром растет на дне озера толща сгнивающих водорослей – ил.

А с севера медленно-медленно на нас надвигается море. В сотни ли тысяч лет, в миллионы ли, но оно прокатывается над нашими головами, и на западе берег его – Урал.

Гигантские хищные ящеры плавают в этом страшном море и зубастые акулы. Трупы их падают на дно, тела истлевают в илу.

Всей страшной тяжестью своей море давит на дно, прессует ил.

Но море не вечно. Море отходит и сохнет.

Миллионы лет.

И вот над нашими головами выходит наружу ил. Равнодушный ветер заносит его песком. Урал, разрушаясь, заливает его своими каменными отбросами.

Миллионы лет. Суша кругом.

И над нашими головами вырастает другая трава, другой лес – все больше и больше похожий на наш теперешний. Бродят звероподобные люди. Бродят клыкастые мамонты, мохнатые носороги.

Проносится каменный век, век бронзовый и железный. Но десятки тысяч лет еще люди не знают, что здесь в глубине, под ногами у них.

Не подозревают, что там давно готовы залежи веками спрессованных сухих и твердых трупов древних растений. В чудесной лаборатории земли и времени произошла эта переработка когда-то живых тел в сухое и твердое топливо, в руках человека – богатейший источник огня и жизни.

И вот мы стоим в шахте, вырытой машинами, и держим в руке кусочек каменного угля – почерневшего, окаменевшего в веках ила, – случайно сохранивший на себе отпечаток водоросли, росшей миллионы лет назад в страшных водах юрского озера.

– А если выпадет счастье, – заканчивает Виктор Степанович, – можно найти и зубы акулы: бывает, попадаются они здесь, в буром челябинском угле… Ну, пошли дальше.

Забойщик поднимает свой обушок, а мы ныряем в грохочущую нору.

Долго спускаемся, и мне уже кажется – не на конвейере, а на «машине времени», и не в глубь земли, а темную толщу тысячелетий. И когда впереди меня расширилась нора, стало светлей, – я увидал перед собой странное чудовище: блеснула длинная зубастая голова пилы-рыбы, а за ней тело, только не рыбье тело: холодный плоский панцирь большой черепахи.

Виктор Степанович стал на него обеими ногами, деловито пояснил:

– Это тяжелая врубовая машина. Действует электричеством или сжатым воздухом. Вот этими самыми зубьями она врубается в породу, в уголь.

Он показал на узкую голову пилы-рыбы, приставленную сбоку к черепахе.

– У нее режущие зубы укреплены на бесконечной цепи, а цепь надета на шестерни, как у велосипеда. Стальные зубы, врезаясь в уголь, тащат за собой всю машину.

Виктор Степанович соскочил с панциря железной черепахи и любовно похлопал ее по спине.

– Я особенно люблю это животное. И не только потому, что оно заменяет десятки рабочих с обушками, а потому, главное, что оно спасает этих рабочих от большого риска. Видели, как лежат шахтеры в забоях? Того и гляди, подрубленный уголь всей массой рухнет на них и погребет под собой. Врубовая машина, въедаясь в стену, идет впереди человека. Она принимает удар на себя. Это хорошее животное.

Мы отправились дальше и скоро попали на поперечный штрек. Сюда конвейер ссыпает свой уголь. Куча черной блестящей щебенки растет на глазах.

Виктор Степанович остановился. Я хочу пройти дальше, но он схватывает меня за рукав, тянет назад. И вдруг вижу: слева из темноты по поперечному штреку лезет мимо меня железная морда с открытой беззубой пастью.

Она скользит вверх по куче угольного щебня, с нее вниз. Остановилась, перевернулась – и вдруг с лязгом бросается на кучу, опрокидывает ее в себя, в свою широко разинутую пасть.

И, срезав кучу, с грохотом тащится назад, мимо меня.

– Скрепер, – говорит Виктор Степанович. – По-английски – скребок. Спереди и сзади у него прикреплены стальные канаты. Приводится в движение электрической лебедкой. Тащит угля сразу на целую вагонетку. Теперь проходите скорей, пока он не вернулся за новой порцией.

Мы продолжаем спускаться.

И вот, наконец, выходим в просторный квершлаг. Это – горизонтальная выработка, проведенная по пустой породе «вкрест» простирания пласта от рудничного двора, где подъемная машина.

Это – уже не слепая нора, по которой мы лезли, и не коридор. Это – подземная улица.

По одну сторону ее тянутся рельсы, железная дорога.

По другую – место для пешеходов, тротуар.

Правда, он не залит асфальтом и не мощен мостками. Три-четыре человека могут идти по нему рядом.