Фома Гордеев

- Не хочу слушать чужих песен...- отрицательно качнув головой, сказал Ежов. -У меня есть своя... И он завыл диким голосом:

В душ -ше никогда не воспря -анут

Р -рои погр -ребенных в ней грез...

Их мно -ого та -ам!

Ежов заплакал, всхлипывая, как женщина. Фоме было жалко его и тяжело с ним. Нетерпеливо дернув его за плечо, он сказал:

- Перестань! Пойдем... Экий ты, брат, слабый... Схватившись руками за голову, Ежов выпрямил согнутое тело, напрягся и снова тоскливо и дико запел:

Их мно -ого та -ам!

Склеп им так те -есен!

Я в саваны рифм их оде -ел...

И много над ними я песен

Печальных и грустных про -опе -ел!

- О господи! -с отчаянием вздохнул Фома. Издали к ним плыла сквозь тьму и тишину громкая хоровая песня. Кто-то присвистывал в такт припева, и этот острый, режущий ухо свист обгонял волну сильных голосов. Фома смотрел туда и видел высокую и черную стену леса, яркое, играющее на ней огненное пятно костра и туманные фигуры вокруг него. Стена леса была -как грудь, а костер -словно кровавая рана в ней. Охваченные густою тьмой со всех сторон, люди на фоне леса казались маленькими, как дети, они как бы тоже горели, облитые пламенем костра, взмахивали руками и пели свою песню громко, сильно.

А Ежов, стоя рядом с Фомой, вновь закричал рыдающим голосом:

Про -опел - и теперь не нарушу

Я больше их мертвого сна...

Господь! упокой мо -ою ду -ушу!

Она -а безнаде -ежно -о больна -а!..

Господь... упокой мо -ою душу

Фома вздрогнул при звуках мрачного воя, а маленький фельетонист истерически взвизгнул, прямо грудью бросился на землю и взрыдал так жалобно и тихо, как плачут больные дети...

- Николай! - говорил Фома, поднимая его за плечи. - Перестань, - что такое? Будет... как не стыдно!

Но тому было не стыдно: он бился на земле, как рыба, выхваченная из воды, а когда Фома поднял его на ноги - крепко прижался к его груди, охватив его бока тонкими руками, и всё плакал...

- Ну, ладно! - говорил Фома сквозь крепко сжатые зубы. - Будет, милый...

И возмущенный страданием измученного теснотой жизни человека, полный обиды за него, он, в порыве злой тоски, густым и громким голосом зарычал, обратив лицо туда, где во тьме сверкали огни города:

- О, черти... анафемы!

XI

- Любавка! - сказал однажды Маякин, придя домой с биржи, - сегодня вечером приготовься - жениха привезу! Закусочку нам устрой посолиднее. Серебра старого побольше выставь на стол, вазы для фрукт тоже вынь... Чтоб в нос ему бросился наш стол! Пускай видит, - у нас что ни вещь - редкость!

Любовь, сидя у окна, штопала носки отца, и голова ее была низко опущена к работе.

- Зачем всё это, папаша? -с неудовольствием и обидой спросила она.

- А -для соуса, для вкуса.!.. И для порядка... Потому -девка не лошадь, без сбруи с рук не сбудешь...

Любовь нервно вскинула голову и, бросив прочь от себя работу, красная от обиды, взглянула на отца... и, снова взяв в руки носки, еще ниже опустила над ними голову. Старик расхаживал по комнате, озабоченно подергивая рукой бородку: глаза его смотрели куда-то далеко, и было видно, что весь он погрузился в большую. сложную думу. Девушка поняла, что он не будет слушать ее и не захочет понять того, как унизительны для нее его слова. Ее романтические мечты о муже-друге, образованном человеке, который читал бы вместе с нею умные книжки и помог бы ей разобраться в смутных желаниях ее, - были задушены в ней непреклонным решением отца выдать ее за Смолина, осели в душе ее горьким осадком. Она привыкла смотреть на себя как на что-то лучшее и высшее обыкновенной девушки купеческого сословия, которая думает только о нарядах и выходит замуж почти всегда по расчетам родителей, редко по свободному влечению сердца. И вот теперь она сама выходит лишь потому, что -пора, и потому еще, что отцу ее нужно зятя, преемника в делах А отец, видимо, думает, что сама по себе она едва ли способна привлечь внимание мужчины, и украшает ее серебром. Возмущенная, она колола себе пальцы, ломала иголки, но молчала, хорошо зная, что всё, что может сказать она, -сердце отца ее не услышит.

А старик расхаживав по комнате и то вполголоса напевал псалмы, то внушительно поучал дочь, как нужно ей держаться с женихом. И тут же он что-то высчитывал на пальцах, хмурился и улыбался ..

- Тэк -с!.. "Суди меня, боже, и рассуди прю мою... от человека неправедна и льстива избави мя..." Н -да -а... Материны изумруды надень, Любовь...

- Будет, папаша! - воскликнула девушка с тоской. - Оставьте, пожалуйста...

- А ты не брыкайся! Слушай, чему учат .. И он снова погружался в свои расчеты, прищуривая зеленые глаза и играя пальцами у себя пред лицом.

- Тридцать пять процентов выходит... жулик-парень!.. "Поели свет тво -ой и истину твою..."

- Папаша! - уныло и с боязнью воскликнула Любовь.

- Ась?

- Вы... вам он нравится?

- Кто?

- Смолин...

- Смолин? Н -да... он -ше -ельма... дельный парень... Ну -я ушел... Так ты тово, -вооружись!..