Флот вторжения

— У меня есть карты, — сказал Гордон. — Но играть в покер без настоящих денег — чушь собачья. Я тут три или четыре раза выигрывал миллион долларов, а потом все опять спускал из-за пары паршивых семерок.

— У нас найдутся четверо для бриджа? — Ларсен был страстный любитель сыграть в бридж. — Чтобы получать удовольствие от этой игры, деньги не нужны.

— Я умею играть, — признался Гордон. — Хотя, по-моему, покер все же лучше.

Двое других людей заявили, что тоже не прочь перекинуться в бридж; все сели за стол. Поначалу Йенс испытывал самозабвение, какое только может испытывать узник. Учеба и работа никогда не оставляли ему столько времени для карт, сколько хотелось бы. Сейчас же он мог играть в свое полное удовольствие и не испытывать угрызений совести. Однако другие заключенные, не разбирающиеся в тонкостях бриджа, выглядели такими угрюмыми, что энтузиазм Йенса быстро пропал. Да и по-честному ли это, когда несколько человек развлекаются, а остальные не могут принять в этом участие?

Церковная дверь отворилась. На пороге появилась высокая худощавая женщина. Ее волосы были стянуты в тугой узел, а лицо неодобрительно сморщено. Женщина поставила коробку с консервами.

— Вот ваш ужин, — сказала она, словно отстригала ножницами каждое слово.

Не дожидаясь ответа, женщина вышла и с шумом захлопнула за собой дверь.

— Что ее так грызет? — спросил. Йенс.

— Это ты верно подметил, грызет, — презрительно мотнула головой Сэл. — Она говорит, что мы объедаем тех, кто живет в этом жалком городишке и не имеет ни крыши, ни очага. Как будто мы просили загонять нас сюда!

— Обрати внимание, мы жрем консервы, — добавил Родни, и его лицо еще сильнее побагровело от гнева.

— Вокруг города сплошные фермы, но всю хорошую и свежую пищу они приберегают для себя. Мы оттуда не получили ни крошки, уж можешь быть уверен.

Ложек на всех не хватило. Местная женщина либо не заметила, либо не пожелала обращать внимание, что в церкви стало одним человеком больше. Йенс ел чужой ложкой, вымытой в холодной воде и вытертой о брючину. И хотя с гигиеническими церемониями он расстался, еще когда покинул Уайт-Салфер-Спрингс, это было что-то новое.

Поглощая безвкусную говяжью тушенку, он с беспокойством думал о том, что нынче едят в Чикаго. Вполне естественно, с еще большим беспокойством он вспоминал о Барбаре. Население Фиата насчитывало сотни две человек, и окрестные фермы могли их прокормить. В Чикаго было три миллиона жителей, и город находился на осадном положении.

«Зря я согласился отправиться в Вашингтон», — подумал Йенс. Ему-то казалось, что это он рискует сильнее, а не оставшаяся дома жена. Как и большинство американцев моложе девяноста лет, Йенс считал войну чем-то таким, что обрушивается на головы несчастных людей где-то в далеких странах. Он никогда всерьез не задумывался, что война может прийти и поселиться у него под боком.

Пока Йенс опорожнял консервную банку, произошло нечто странное. В церковь поспешно вбежал один из ящеров и вперился глазами в коробку с едой, принесенную угрюмой женщиной. Пришелец с явным недовольством огляделся и прошипел несколько слов, которые с одинаковым успехом могли быть как английскими, так и словами его родного языка. Ларсен все равно ничего не разобрал. Но церковные узники его поняли.

— Извините, — сказала Мэри. — В этой коробке диких яблок не было.

Ящер разочарованно зашипел и исчез.

— Дикие яблоки? — спросил Ларсен. — А уж они-то ящерам зачем?

— Чтобы лопать, — ответила Сэл. — Ну, знаешь, те, что в банках, маринованные, которые здорово идут с рождественским окороком? Ящеры просто помешались на них. За дикие яблоки готовы снять с себя последнюю рубашку. Правда, они не носят рубашек, но ты понимаешь, о чем я говорю.

— Думаю, что да, — сказал Ларсен. — Значит, дикие яблоки. Неужели для них это такое лакомство?

— А еще имбирные крекеры, — добавил Гордон. — Недавно я своими глазами видел, как двое этих тварей подрались из-за пачки имбирных крекеров.

— Да они и сами похожи на пряничных имбирных человечков, разве не так? — заметила Мэри. — Кожа у них почти что цвета пряников, а раскраска вполне сошла бы за глазурь.

Наверное, впервые под сводами баптистской церкви зазвучали слова озорной песенки: «Беги за мной, гонись за мной — все это будет зря! Я человечек непростой, я — Пряник-из-имбиря!»

Подхлестнув свою поэтическую музу, Йенс запел:

— Взорву я ваши города, дороги размолочу, и диких яблок съем тогда сколько захочу!

Он понимал, что не создал шедевра, но хор в ответ грянул:

— Беги заемной, гонись за мной — все это будет зря! Я человечек непростой, я — Пряник-из-имбиря! Когда все наконец замолчали, Сэл сказала:

— Надеюсь, старая карга, что приносит нам еду, прилепилась ухом к двери и слушает. Она-то явно думает, что веселиться, особенно в церкви, грешно.

— Если бы ее мнение что-нибудь значило для ящеров, они бы расстреляли нас за такие штучки, — кивнул Морт. Сэл ухмыльнулась;

— Во-первых, ящеры обращают на ее мнение не больше внимания, чем мы. А во-вторых, она ничегошеньки не знает, что на самом деле здесь творится.