Флот решает всё

Высокий студент, судя по гербу на фуражке, из Технологического Императорского училища, слушал горячую, полную пафоса речь гимназиста, едва скрывая ироническую ухмылку. Всего собеседников было трое; они неспешно шли по Большой Бронной в сторону Тверской, беседуя на ходу, и совершенно не беспокоясь о том, что могут быть услышаны кем-то ещё. И неудивительно – большая часть тех, кто попадался им навстречу, одеты были дурно, по большей части, в сильно поношенные студенческие шинели, что безошибочно выдавало в них обитателей всё тех же «Чебышей» – а в этой среде, как известно, заведомо поощряется самое отчаянное вольнодумство.

– И всё же, Матвей, самоубийство я не могу одобрить. – покачал головой студент «техноложки», дождавшись, когда у визави закончится воздух в лёгких, и он невольно сделает паузу в своей обличительной речи. – Я ещё понимаю, когда лезут в петлю, отчаявшись, из-за долгого заточения в каземате, не выдержав непереносимых, пыточных, унижающих человеческое достоинство условий. А тут – ну, подумаешь, выписали волчий билет – так что, он один такой? Тоже мне, чувствительная барышня…

– Как ты можешь так говорить, Аристарх? – возмутился гимназист, которого назвали Матвеем. – Ты ведь прекрасно знаешь, сколько сил положил Серёжа на то, чтобы поступить в гимназию!

– Всё этот указ о кухаркиных детях[3], – поддакнул третий, невысокий крепыш, на чьей фуражке красовался вензель реального училища. – Если бы не творение господина Победоносцева – до волчьего билета дело бы не дошло. Ну, исключили из гимназии – поступил бы в другую, хоть здесь, хоть в Киеве. Да хотя бы к нам, в реальное пошёл, чем плохо?

Циркуляр 18823-го года, прозванный «указом о кухаркиных детях», требовавший очистить гимназии «…от детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих не следует стремиться к среднему и высшему образованию» был составлен обер-прокурором Святейшего Синода Победоносцевым – и именно о нём говорил сейчас реалист.

– Серёжа собирался дальше пойти по юридической части, потому и приехал в Москву. – гимназист Матвей явно не был намерен уступать. – Зачем ему реальное училище? Он и всё отцовское наследство потратил на репетиторов. Да и того не хватило – много ли может оставить сыну крыжопольский портной?

– А прочие родные от него отреклись, когда узнали, что он крестился, и сменил имя с Соломона на Сергея. – вздохнул реалист. – Ни копейки не прислали! В Москве, на Стромынке у него дядя держит аптеку лавку, так он выгнал племянника взашей, и велел больше на порог не пускать. Как же, выкрест! А ничего не попишешь, всё проклятая черта оседлости, этот позор России! Как бы он ещё смог поступить в московскую гимназию, да ещё экстерном, в последний класс?

– Вольно же ему было баловаться с прокламациями… пробурчал студент. – Нет-нет, я понимаю, дело святое, но хоть прятал бы получше! Сейчас, после того, как новый царь выиграл войну – между прочим, ценой пролитых рек крови наших солдат, которым эти самые Балканы даром не нужны – многие, слишком многие поддерживают тираническую власть, а потому следует быть особенно осторожным. А таскать с учебниками, да ещё и попасться гимназическому надзирателю – как хотите, а это верх дурости!

– Не смей! – срываясь на фальцет, закричал гимназист. – Не смей так говорить! Серёжа считал, что должен раскрыть глаза товарищам по гимназии на расправу с народовольцами-революционерами, а ты…

– И дурак, коли считал. – сказал Аристарх. – Не слишком-то популярная это сейчас тема. Как же: император, одержавший невиданные со времён Александра Благословенного победы, при котором вернули крест на Святую Софию, унизили Османскую империю, создали братское для России, государство балканских славян, да ещё и саму Англию исхитрились победить на море, в их природной стихии! К тому же, не забывай, что отец царствующего императора, царь-освободитель, был убит такими же бомбистами. А твой друг собирался против него народ агитировать – и не где-нибудь, а в Москве, где всякий лабазник мнит себя патриотом, а гимназисты, кто поглупее, как один грезят возможностью сложить голову за престол-отечество, а уж смертному приговору цареубийцам все эти господа хором аплодировали и требовали повторить? Вспомни, ты же сам говорил, что товарищи по классу Серёжу и его сдали гимназическому надзирателю, да ещё и рожу перед этим хорошенько набили!

– И, тем не менее, – не сдавался Матвей, – не будь он сыном еврея-сапожника из-под Винницы, отделался бы исключением! А волчий билет – куда с ним податься? Вот он и не вынес позора…

– И всё равно, стреляться – это не выход! Мог бы найти для револьвера употребление получше! Вот, скажем, инспектор казённых гимназий, коллежский советник Скрынников – редкий негодяй, который, как мне известно, и настоял на волчьем билете.