Флорентийская чародейка

Город богатых купцов славился также красотой своих куртизанок. Как только «плакальщикам» пришел конец, в нем сразу же возродилась былая атмосфера похоти и сластолюбия. Бордели снова расцвели пышным цветом. В самом большом публичном доме «Маччиана», в центре города, рядом со Старым рынком и баптистерием, открыли ставни и ради праздника, а также для восстановления репутации снизили в тот день плату за услуги. Район «веселых домов» возле Пьяцца дель Фраскато вновь наводнили пляшущие медведи, карлики-жонглеры, ручные обезьянки в военных мундирах, обученные картинно падать, когда дрессировщик выкрикивал «Умри за родину!», и попугаи, при виде клиента безошибочно приветствовавшие его по имени. А самое главное — в город вернулись куртизанки всех мастей и темпераментов: диковатые славянки, меланхоличные польки, крикливые римлянки, толстушки немки, боевые швейцарки — в постели они были столь же воинственны, как и их соотечественники-мужчины на полях сражений, — ну и, разумеется, местные красотки — лучшие из всех. Аго и на ложе страсти оставался патриотом-домоседом: он снова вернулся к давно облюбованной парочке тосканок — Скандалистке и Матрассине. Кроме них он завел себе еще одну. Ее звали Беатриче Пизана, но она взяла себе имя предводительницы амазонок — Пенфесилея, поскольку, как и та, родилась с одной грудью, зато эта одна грудь считалась самой прекрасной грудью в городе, а для Аго это было все равно что в целом свете.

Когда село солнце и погас, выполнив свое назначение, костер на площади, из окон «Маччианы» и конкурировавшего с ним «веселого дома» в Коровьем переулке, грянула музыка, будто сами ангелы приветствовали таким образом возрождение радости жизни. Аго и Макиа решили в эту ночь оттянуться, заодно отпраздновав и конец беззаботной юности, ибо не успел еще погаснуть костер, как новая власть в лице Совета восьмидесяти призвала Никколо Макиавелли в Палаццо Синьории и назначила его на пост секретаря Второй канцелярии — ведомства, которое в Республике Флоренция занималось иностранными делами. Никколо тут же заявил, что берет к себе Аго.

— При чем тут я?! — завопил Аго. — Ты же знаешь, чтя я этих вонючек-иностранцев терпеть не могу!

— Во-первых, фурбо, терпеть их буду я, а на тебя взвалю всю бумажную волокиту. Во-вторых, ты сам предсказал возвращение прежних времен, так что изволь не ворчать, когда это происходит.

— Пошел ты, бугъяроне, в задницу, — мрачно отозвался Аго и показал ему кукиш. — Ладно, давай напьемся и отпразднуем мой дар ясновидения.

Словом фурбо обычно обзывали уличных забияк и щеголей. Бугъяроне было прозвищем куда более оскорбительным, а применительно к Никколо вообще не соответствующим действительности, поскольку ни он, ни сам Аго однополой любовью, как правило, не баловались, хотя нынче, когда «плакальщики» спасались бегством или умирали от удара ножом в закоулках и конюшнях, Флоренция перестала таиться, а это означало, что молодые мужчины снова ходили в обнимку и целовались при всем честном народе.

— Буонаккорси и ди Ромоло могут теперь миловаться совершенно открыто, — заметил Никколо. — А кстати, я их тоже пристрою к себе, так что ты сможешь наблюдать, как они будут делать это прямо на службе, пока я разъезжаю по делам.

— Эти чокнутые не могут мне показать ничего такого, чего бы я уже не видел, включая и жалкие маленькие сливы у них в штанах.

Возрождение, воскрешение, расцвет жизни! Прихожане родной церкви Аго в Оньиссанти, порог которой он переступил всего однажды, и то когда прошел слух, будто туда зашла одна из знаменитых куртизанок, клялись и божились, что скорбное лицо Мадонны великого Джотто в ту ночь просияло улыбкой. Именно вблизи этой церкви, снова заполненной до отказа богомольными куртизанками, разодетыми по последней миланской моде и демонстрирующими драгоценности — подарки своих богатых покровителей, к Аго и Макиа подошла руффиана — карлица Джульетта Веронезе, дуэнья, а, по слухам, еще и партнерша в любовных играх самой прославленной королевы ночи Алессандры Фьорентины. Друзья получили приглашение на ночной бал по случаю открытия знаменитого салона в Доме Марса, названного так в честь статуи бога войны, которая когда-то стояла на этом месте — на берегу Арно, у моста Граций, — пока ее не смыло во время наводнения. Приглашение изумило обоих. Даже если учесть, что Фьорентина через своих информаторов всегда получала самые свежие новости обо всех перемещениях во власти, новое назначение Макиа во Вторую канцелярию вряд ли могло считаться достаточным основанием для высокой чести быть включенным в число гостей этого салона для избранных. Приглашение туда же такой незначительной личности, как Аго Веспуччи, было вообще случаем беспрецедентным.