Флинн в пролете

Их застрелили по этой причине или просто так?

Иногда я думал, что готов отдать остаток жизни ради ответа на этот вопрос.

А потом потянулись недели и месяцы жизни на улице.

Бомбы не пугали и не тревожили. Они просто падали. Доставали пожары, постоянные пожары, едкий дым, специфический запах горящей человеческой плоти. Иногда я спал у стены, а просыпался оттого, что стена эта становилась невыносимо горячей: с другой ее стороны бушевал пожар. Случалось, что пожар брал тебя в кольцо, как теперь, и тогда приходилось отбрасывать люк канализационного колодца и помогать людям, одному за другим, спускаться в канализационные тоннели, протянувшиеся под городом Мюнхеном. Где вонючая жижа доходила до подбородка.

Вот эти пожары мне не забыть никогда…»

Сажа покрывала волосы Флинна, глаза, нос, губы.

Несколько раз руками они разгребали слой сажи и пепла на поверхности и полоскали рот озерной водой.

— Я вот думаю о вашем приятеле в Вашингтоне, — внезапно нарушил молчание Удайн. — Сладкоголосом пророке Судного дня.

— Экономисте.

— Инфляция — это такое же событие, как война или депрессия, обычно предшествующее или одному, или обоим сразу.

Флинн с трудом мог разглядеть силуэт Удайна.

— Я думал, что инфляция предшествует только дефляции.

— Деньги хороши, пока люди в них верят.

— Могу я при случае вас процитировать?

— Деньги — это идея. Идей великое множество: религиозные идеи, политические. Идеи вызревают долго, но, стоит людям столкнуться с кризисом, как они без лишних раздумий отбрасывают их. Я не доверяю идеям.

— Вы не верите в деньги?

— Нет. Разумеется, нет. Это вторичный продукт, экскременты.

— Но вы набрали немалую кучу экскрементов.

— Я делаю деньги, потому что в них верят другие люди. Я собираю объедки, потому что свиньи хотят их есть. Деньги — удобное средство обмена.

* * *

В начале четвертого ночи Флинн услышал карканье вороны.

Флинн редко верил тому, что слышал, но всегда доверял своим ушам.

* * *

— Скажите мне, как Джордж Льюис, сын женщины, разводящей свиней в Аде, стал Джорджем Удайном, главой «Удайн корпорейшн», владельцем поместья «Гора Клиари», или того, что от него осталось, и еще семи или восьми домов, разбросанных по всему свету?

Очень долго Удайн не отвечал.

Флинн не собирался повторять вопроса.

И когда он уже решил, что никакого ответа и не будет, Удайн заговорил:

— Я сказал, что деньги — удобное средство обмена.

— Я расслышал, — ответил Флинн.

— Я убежал из Ады, штат Техас.

— Оттуда все убежали.

— Мне было девять с половиной, может, десять лет. Я мог сам определять день своего рождения. Эта знаменательное событие не только не потрясло мир, но и не получило отражения в городском реестре, где фиксируются рождения и смерти. Я жил в этой балке со свиньями, кошками и матерью, которая большую часть времени пребывала в ступоре.

— Не понимаю, как такое возможно.

— Я тоже. Вы говорили, что видели ее?

— Да.

— В школе города я понял, что могу научиться читать, писать и считать быстрее всех моих сверстников. Там же мне стало ясно, что я всегда останусь швалью, о которую можно вытирать ноги. Поэтому одним жарким днем я прыгнул в кузов грузовика и оказался в Далласе. Мистер, не пожив на улице, вы никогда ничего не узнаете о тамошней жизни.

Флинн промолчал.

— Ты ешь из мусорных контейнеров, что выставлены у черного хода ресторанов. Ты спишь на пустырях и в заброшенных домах. А когда ты привыкаешь к какой-нибудь куче кирпича, когда приносишь туда свои вещи, подобранные на улице, старые журналы, книги, мяч, сломанный воздушный змей, о тебе узнают, и скоро мужчины и мальчишки охотятся за тобой и выгоняют, швыряя вслед камни.

Флинн смотрел на тысячи маленьких костерков на берегу.

— Встречались и другие мужчины и мальчишки, — продолжал Удайн. — Они не бросались камнями. Они высматривали тебя на улице, шли следом. Я узнал, что у меня красивая внешность. У меня по-прежнему не было дома, но теперь я уже мог носить чистую одежду и есть за стойкой, а не на помойке. А иногда, если мужчинам хотелось посмотреть, как я моюсь, я мог принять ванну. — Удайн рассмеялся. — В прямом смысле этого слова.

— Вы занялись проституцией.

— Точно.

— С женщинами или…

— Женщин такие молодые не интересовали. Мне было десять-двенадцать лет. Потом, разумеется, я переключился на женщин.

— Вы стали проституткой.

— Именно так.

— Вы назвали мать шлюхой.