Флигель-Адъютант

Вот так вот. Для меня, Стеценки, Вишневецкого, Тревельяна и всей команды дело в Яшме было одним-единственным эпизодом гражданской войны. Да — авантюрным, можно даже сказать — невероятным. Мы тогда прошлись по самому краю, но город взяли. Недели две, может быть — три мы прожили у старика. А для него освобождение и возрождение родного города, которому он отдал всю жизнь, стало тем, что наполнило его существование смыслом после гибели сыновей. Он снова на закате лет почувствовал свою причастность к чему-то великому, действительно привязался к нам, обрел друзей — тех самых, которые познаются в беде. Он и сам стал нашим настоящим другом! А как по-другому назвать человека, который укрывал от лютой смерти в собственном доме, и потом, несмотря на то, сколько месяцев или лет прошло, всегда принимал с радостью, и разговоры с ним были такие, как будто расстались вчера?

Черт побери, мне стало стыдно.

— Шеф, может, и правда — зайдем? — желудок Царёва издал звук, неподобающий благовоспитанным внутренним органам, едва заслышав про блины.

Вот ведь… Она мягко улыбнулась и сказала:

— Отказ не принимается. Меня Анастасия Порфирьевна зовут, по мужу — Эсмонтович, но можно не чинясь, по имени. Проходите в дом.

* * *

Её муж погиб на Янге.

— Папа сражался с синими бандитами, чтобы они больше не нападали на людей и не ломали всё, — поведал нам Костя, старший сын нашей хозяйки. — Погиб за Императора! Я, когда вырасту, тоже буду офицером. Но я не погибну. Если я погибну, кто присмотрит за Павлушей и Глебушкой?

Парнишке было лет десять, и он не сидел на месте ни секунды. Вот и тут, едва выпалив это нам, показывая на серую фотографию на стене, он убежал к братьям, которые уже разносили соседнюю комнату. Эти два хлопчика четырех и пяти лет были настоящими сорвиголовами! Чернявые, ладно сбитые — в мать.

— Шеф, это вы? — фотографий тут, в зале, было много, Иван тщательно рассматривал каждую. — Красавчик. Такой молодой!

На этом фото были все из нашей диверсионной группы вместе с хозяином дома и нашими бойцами, все увешанные оружием — только-только закончили зачистку города от «синих». Лица каждого на снимке выдавали смертельную усталость и напряжение.

— Не то, что сейчас! — поддержал его тон я. — Старый и уродливый.

Я еще раз присмотрелся к фотографиям в траурных рамках: оба мужчины— молодой импозантный офицер и старый интеллигентный подпольщик — смотрели на меня, кажется, одобрительно.

— Мальчики, идите кушать! — раздался голос из кухни, и было непонятно — к кому Анастасия Порфирьевна обращается: к нам, к сыновьям или ко всем сразу?

Она грациозными, отточенными движениями, какие бывают только у настоящих женщин, накрывала на стол. Стопка золотистых блинов, медный самовар, блюдечки и розетки с вареньем, сметной, медом… Иван госпожой Эсмонтович откровенно любовался: да и было чем! Осанка, талия, яркие черты лица — молодая вдова была очень красивой женщиной.

Она тоже посматривала на Царёва из-под густых ресниц, в какой-то момент их взгляды встретились, и хозяйка дома покраснела, а Иван — закашлялся.

— Я смотрю — вы тут понемногу осваиваетесь? Дорожки, калитка, дом оштукатурен… Как справляетесь? — спросил я, чтобы перебить неловкий момент.

— Пенсия на мужа приходит. Император семьи своих верных слуг не забывает, дай ему Бог здоровья! И отец оставил кое-какие накопления, он-то деньги практически не тратил, всё работа, работа… Я решила — лучшее, что могу сделать в память о нем — это воспитать своих детей в отцовском доме. Вот и вложилась в ремонт.

— Красиво получилось, — проговорил Царёв. — Не знаю, как было раньше, сейчас у вас очень уютно.

А потом прибежали ребята и набросились на еду, как хищники на добычу, уничтожая блины с невероятной скоростью. Анастасия Порфирьевна улыбалась, глядя на сыновей.

Пример оказался заразительным — через мгновенье и мы оценили ее кулинарные таланты по достоинству.

— Вы невероятная, — сказал вдруг Иван, а потом проглотил кусок блина и поспешил договорить, осознавая двусмысленность произнесенной фразы: — Невероятная хозяйка! Это просто объедение, честное слово, в Императорском дворце таких блинов не делают!

— Ой, да бросьте вы, — рассмеялась она. — Обычные блины. Куда нам до дворцов!

— Ей-Богу, порекомендовал бы вас в дворцовые поварихи, — шел по самому краю Царёв.

— Так, — сказал я. — Большое спасибо за гостеприимство, за обед, но нам пора — нужно искать ночлег, завтра нам ехать дальше. Ваня, я понимаю, что блины просто замечательные, но у наших чудесных хозяев наверняка полно дел и без двух незнакомых мужчин.

Мой ассистент, кажется, понял, что едва не сел в калошу, и потому с видимым сожалением посмотрел сначала на значительно уменьшившуюся стопку блинов, потом — на госпожу Эсмонтович. Они снова встретились взглядами.

— Послушайте, — решительно сказала она и повернулась ко мне. — Никуда я вас не пущу. Отец бы мне этого не простил. У нас есть свободные комнаты — одна в мезонине, другая — тут, на первом этаже. Отказ не принимается!