Флибустьер

– За два года до смерти Моргана и за шесть до того, как Порт-Ройял рухнул в море… Значит, в восемьдесят шестом. И тогда я дала обет… – Она быстро перекрестилась. – Я обещала убить своей рукой шесть с половиной дюжин испанцев, по одному за каждого сгоревшего и еще двоих за сестер Роджерс. Это мой долг перед Богом и людьми Блэк-Ривер.

– Ненависть рождает только ненависть, а Бог есть любовь, – сказал Серов. – Лучше бы ты отказалась от этого обета, девочка. Лучше нам уехать в Старый Свет, но не в Париж или Лондон, а в северную страну, такую далекую, что там не слыхали ни о Генри Моргане, ни о Дэвиде с Грамоном, ни о Питере Бруксе, старом каторжнике. Уехать бы в Россию… в Московию… Там жизнь тоже нелегка, но думаю, что в тех краях мы жили бы в почете.

Шейла подняла головку, и он увидел в ее глазах отблески звезд.

– В Московию, Эндрю? Это ведь где-то за империей турецких нехристей, рядом с Катаем… Почему не в Нормандию?

– В Нормандию… – Серов вздохнул. – Понимаешь, голубка моя, Нормандия это просто символ. Символ земли, далекой и просторной, которая станет родной. Если я туда соберусь, ты меня не покинешь?

Она не ответила, только прижалась к нему, и Серов почувстовал, как ее теплое дыхание щекочет шею. Вот два человека, подумал он, и у каждого горе, и каждого терзает память, злая или грустная, и потери их огромны: у одной – отец и мать, а у другого – целый мир. И все же друг другу они дарят счастье, собирая из осколков свои рухнувшие миры… Что к ним добавить? Отца и мать не воскресишь, но могут быть дети, дом и родина…

– Спой мне, Эндрю, – попросила Шейла, и он негромко запел:

Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится…
Мне уснуть давно бы надо,
Только что-то мне не спится.
Над Канадой небо синее,
Меж берез дожди косые,
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия…

Глава 10 ШТУРМ

Утром капитан Брукс велел поднять испанский флаг, а молодцам Клайва Тиррела – обрядиться в трофейные шлемы и кирасы и встать с мушкетами на носу. Маскировка была не слишком убедительной, но все же способной вызвать у испанцев замешательство – пока сообразят, что за корабль к ним явился, «Ворон» приблизится к укреплениям. Чичпалакан уже узнавал очертания берегов и силуэты гор за полосою джунглей и клялся, что солнце не успеет сесть, как они уже будут на траверзе Пуэнтедель-Оро. По его словам, в городе было сто двадцать испанских солдат, двести индейцев из Арагуа[56], носильщиков и погонщиков мулов, а также сотни три девушек и женщин из племени Каймана. С теми, кто помоложе и поприглядней, жили белые, а остальных держали в качестве кухарок, служанок и шлюх для пришлых арагуанцев. Еще восемьдесят солдат и надсмотрщиков обитали на руднике, к которому через сельву была проложена тропа, доступная для мулов. Рудник находился в скалистых предгорьях, примерно в двух днях пути, но объяснить его расположение подробней Чичу не удавалось – не хватало слов. Он твердил о большой дыре, перекрытой стволами деревьев, о скалах, похожих на ладонь со скрюченными пальцами, о водопаде, текущем с гор, и своих соплеменниках, которых ловят и бросают в шахту. Прежде это место обходилось без имени, но теперь его называли Ашче Путокан, Дымящейся Скалой – дым, видимо, шел от печей, в которых из руды выплавляли серебро.

Подъем якоря и первые мили пути Серов проспал, покачиваясь в гамаке на орудийной палубе – ему и другим дежурившим ночью вахтенным полагался отдых. Сон был особенно сладок и крепок в утренние часы, когда солнце еще не жгло и над рекой гулял ветерок с намеком на прохладу. Скрип якорной цепи, ругань боцмана, звон доспехов не разбудили Серова; проснулся он лишь тогда, когда «Ворон» сбавил ход и над головой затопотали. Затем раздались крики сержантов, собиравших своих людей, и он, выскочив из гамака, схватил перевязь и шпагу и ринулся вслед за Люком Форестом на шкафут.

С левого борта к «Ворону» приближалась пирога. Вздымались две дюжины весел по обе стороны длинного узкого челна, сверкали, срываясь с них, водные струи, мерно сгибались руки и спины, трепетали яркие головные уборы. На носу стоял приземистый коротконогий человек с мощным торсом и мускулистыми плечами, на его груди темнел рисунок, свернувшийся кольцом кайман, а над головой широким полутораметровым веером расходились перья.

Капитан Брукс, Пил, Садлер и артиллерист Тегг разглядывали судно, вождя и гребцов с квартердека. Ван Мандер и Хрипатый Боб застыли у штурвала, рядом с ними Серов заметил тонкую фигурку Шейлы, а поодаль – Чича и Джулио Росано с подзорной трубой. Впрочем, необходимости в этом инструменте уже не было – до пироги оставалось двадцать ярдов. От бака до кормовой надстройки выстроился почетный караул – тридцать молодцов Клайва Тиррела с мушкетами на изготовку. Остальные расположились сзади, кто за шеренгой мушкетеров, кто оседлав рей на фок– или грот-мачте, кто забравшись на крышки люков.