Флетч & Co

– Вы знали, что он собрался пожертвовать все свое состояние музею?

– Нет.

– Если он умер без завещания, а такое, как я понимаю, среди адвокатов скорее правило, чем исключение, ваша жена унаследует столько денег, что вы сможете полностью переключиться на поэзию. Разумеется, при условии, что он не распорядился своим состоянием иначе. Так вы говорите, поэты – люди непрактичные?

– Не все, – Том Фарлайф улыбнулся. – Нельзя брать в расчет тех, кто печатается в «Атлантик» и получает Пулитцеровские премии. Они достаточно практичны, чтобы убить человека. Но уж, конечно, вы не обвиняете самого непопулярного поэта страны в практицизме?

На кухню вернулась Нэнси Фарлайф. В балетных тапочках, длинной черной юбке и блузке, когда-то белой, но посеревшей от многочисленных стирок. Она даже попыталась причесаться.

– Можем ехать? – спросила Нэнси.

Флетч встал, не зная, куда теперь занесет его судьба.

– Мортон Рикмерз, редактор отдела книг «Ньюс трибюн», хотел бы взять у вас интервью, мистер Фарлайф. Вы не против?

– Видишь, – Том Фарлайф улыбнулся жене, – я уже пожинаю плоды сенсационного убийства твоего отца. – Он повернулся к Флетчу. – Разумеется, нет. Готов принять его в любое время. Я сделаю все, чтобы способствовать росту своей непопулярности.

Глава 25

– Можно оставлять его с детьми? – Флетч застегнул ремень безопасности.

– А почему вы спрашиваете? – Нэнси последовала его примеру.

– Ваш муж находит красоту в насилии. Дети бьют друг друга у него на глазах.

– Детям с ним лучше, чем со мной. У него больше терпения.

– Вернее, выдержки. – Флетч повернул ключ зажигания. – Куда едем?

– Монастырь святого Томаса, в Томасито.

– Томасито? – Флетч уставился на Нэнси. – Да туда же сто километров!

– Не меньше.

– Я думал вас подвезти до центра.

– Мой брат в монастыре, – Нэнси смотрела прямо перед собой. – Монастырь закрытый. Едва ли он узнает, что отец мертв. Я должна с ним переговорить. Иначе мне туда не попасть.

– Ваш брат монах?

– Монах, монах. Полагаю, Том мог бы сложить об этом замечательную поэму. Монах, монах./ Зарыться в нору, / Лишь бы отрезать/ Себя от отца. Не слишком складно?

– Не слишком.

– Полагаю, поэзию лучше оставить мужу. Я же буду рожать маленьких чудовищ.

Флетч включил первую передачу, отпустил сцепление, машина тронулась с места.

– Извините за шум. Глушитель прохудился.

– Мне без разницы.

– Вы католичка?

– Я? Разумеется, нет. Уход Боба в монастырь – его личная инициатива. Не имеющая ничего общего с семьей, я хочу сказать, с нашим воспитанием. Подозреваю, он пытается искупить грехи своего отца. Хотя они и не переходят к сыну. Он подобрал себе занятие по душе.

Флетч выехал на автостраду и прибавил скорость.

– Человек, беседовавший с вашим отцом на прошлой неделе, сказал мне, что он собирается уйти в монастырь.

Нэнси вытаращилась на Флетча.

– Мой отец? – Она рассмеялась. – Я знаю, что газеты печатают только вымыслы.

– Это правда. Во всяком случае, в том, что мне это сказали, сомневаться не приходится.

– Возможно, мой отец ушел бы в монастырь, услышав трубу Судного дня. На него это похоже. Ловкий адвокатский ход.

– Он стареет.

– Ему чуть больше шестидесяти.

– Может, у него пошатнулось здоровье.

– Это хорошо. Если кто и заслужил проказу, так это он.

– Вы никогда не были близки?

– Эмоционально? Не знаю. В детстве я его практически не видела. Черный костюм и черные туфли, выходящие из дому и входящие в дом. Духовно? Когда я выросла, я поняла, что он превращал правосудие в посмешище. Растаптывал веру в закон. Ради денег. Он не верил ни в добро, ни во зло, ни в справедливость, ни в заповеди Господни, на которых зиждется наша жизнь. Он сам решал, что хорошо, а что плохо, невзирая на социальные последствия. А цель была одна – набить деньгами карманы. Я не знаю более асоциального и аморального человека, чем мой отец. Если б он не получил юридического образования, то стал бы маньяком-убийцей. – Нэнси сухо рассмеялась. – Мой отец – монах.

– Ваш муж воспевает насилие, – напомнил Флетч.

– Разве вы не видите разницы? Мой муж – учитель. Поэт. Жертвуя собой, он указывает на красоту насилия. Оно нас привлекает. Он заставляет нас бороться с насилием в себе. Показывает нам, кто мы есть. Его поэзия не была бы столь доходчивой, если бы не отражала истину.

– Что значит, жертвуя собой?

– Перестаньте. Люди переходят на другую сторону улицы, если видят, что он идет навстречу. За три года нас ни разу не пригласили на вечеринки, которые постоянно устраивают на факультете. Большая часть коллег мечтает о том, чтобы его уволили. В другое место учителем его уже не возьмут. Мы кончим на паперти. И все для того, чтобы Том мог высказать собственную точку зрения. Не о природе насилия, но о человеческой сущности. Разве вы этого не понимаете?

– Так или иначе, человек, которому я верю, сказал, что ваш отец собирается пожертвовать пять миллионов долларов музею. С тем чтобы на эти деньги музей приобрел высокохудожественные произведения современного религиозного искусства. Остатки своего состояния он хотел передать монастырю, в который намеревался и уйти.

Нэнси пожала плечами.