Флэшмен на острие удара

Но не стоит разглагольствовать об этом. Опасность осталась позади, русским было меня не достать, я находился среди дружелюбного народа, почитавшего меня самым классным парнем со времен Тамерлана. Но у меня не было желания засиживаться. Вспоминая о том, что мне пришлось пережить за прошедший год, от ада Балаклавы до снежных кошмаров России с ее волками, кнутами, варварскими подонками типа Игнатьева да невыносимых ужасов форта Раим и го-дона (до сих пор я вздрагиваю при упоминании имени Гая Фокса), я грезил только об одном: об Индии, где меня, без сомнения, встретят как героя, а затем о пути домой, о знакомых звуках Лондона и Лестершира, об уюте таверн и клубов, об английской ночной пижаме и тостах с маслом, но превыше всего о моей прекрасной блондинке Элспет. Уж ей-то не хватит ума болтать с котятами, и она наверняка не начинит мой бекон или почки опиумом. Интересно, не ошивается ли вокруг нее Кардиган, пользуясь моим отсутствием? Если его, конечно, не прибили, по счастливой случайности. И раз на то пошло: закончилась ли война? Определенно мне требовалось поскорее вернуться в цивилизацию.

Якуб-бек горел желанием помочь мне, что не удивительно, учитывая опасности, пережитые «английским» ради него. После грандиозного пиршества, устроенного в долине Кызыл-кума, которым мы отметили поражение русских и спасение Коканда – ну и Индии заодно, – мы отправились в Хиву, куда он повел свой народ, пряча его от мести царя. Оттуда мы поехали на восток, в Самарканд, где Якуб обещал найти каких-нибудь своих афганских дружков, которые проводят меня через горы Афганистана до Пешавара. Я не слишком много думал о предстоящем путешествии, поскольку дорога до Самарканда оказалась приятной, как праздничный пикник. Прекрасная погода, отличные лошади, Якуб и Кутебар дружески подтрунивают друг над другом, а дочь Ко Дали – хотя меня всегда немного настораживал этот хитрый блеск в ее глазах – была так приветлива и любезна, как можно только желать. Я попытался подкатить к ней в Хиве, но в караван-сарае было слишком людно, а на самаркандской дороге возможности так и не представилось. А жаль – я бы не прочь был провести с ней еще раунд – вот только Якуб почти всегда околачивался рядом.

Странный это был малый – чокнутый и загадочный. Не могу сказать, как много было ему известно или что ему нашептала дочь Ко Дали, но он почему-то много говорил со мной во время пути: о Коканде, которому англичане могут помочь отстоять независимость, и о своих амбициях добыть собственный престол. И все время разговор поворачивался то к Шелк, то Кашгару – земле далеко за горами и пустынями, где русские никогда его не достанут. Последние слова его, обращенные ко мне, были как раз об этом.

Мы переночевали в Самарканде, в маленьком сарае недалеко от рынка, в тени огромной бирюзовой стены самой большой мечети мира, и поутру Якуб и остальные отправились проводить немного меня и мой новый эскорт по южной дороге. Она была заполонена узбеками в их черных шапочках, носатыми горцами с суровыми лицами, женщинами в паранджах, длинными караванами верблюдов, топающих по желтой пыли под звон колокольчиков, да мешающейся под ногами детворой. И все болтали на двадцати разных языках. Мы с Якубом ехали впереди, ведя разговор, и остановились у бегущей вдоль дороги речушки, чтобы напоить коней.

– Поток, устремленный к морю, – смеясь, сказал Якуб. – Разве я не говорил, что русские будут поить в нем своих лошадей уже этой осенью? Я ошибся – благодаря тебе, моей шелковой девушке, Кутебару и остальным. Они не придут сейчас, чтобы изгадить все это, он обвел рукой толпу, бредущую по дороге, – а может, и вовсе не придут, если мне удастся им помешать. Но если нет – что ж, у меня все еще остается Кашгар, да и в горах свободной земли достаточно.

«Там беззаконные перестают наводить страх»[172], верно? – говорю я, сочтя слова к месту.

– Это английская поговорка? – спрашивает он.

– Кажется, гимн.

Если я правильно помню, мы всегда пели его в часовне Рагби перед тем, как очередные провинившиеся отправятся на порку.

– Все священные песни берут начало из грез, – заявляет Якуб. – А здесь – великое место для грез, подобных моим. Знаешь, где мы находимся, англичанин? – Он указал на пыльную дорогу, вившуюся меж песчаных барханов и бежавшую, подобно желтой ленте, вдоль всей равнины, пока белые афганские горы не заставят ее раздвоиться. – Это великая Тропа Ожиданий, как называют ее горцы, где ты можешь воплотить в жизнь свои мечты, не делая ничего, лишь мечтая. Китайцам она известна под именем Багдадской дороги, персам и индусам – как Шелковый путь, мы же зовем ее Золотая дорога. – И вождь процитировал стих, который я, немало помучившись, переложил на английский:

Чтоб вековую мудрость обрести,
Не нужно до конца пути идти,
Но если грезишь и мечтой живешь,
Дорогу золотую в Самарканд найдешь.

– Очень мило, – говорю. – Сам сочинил?