Флейта Кришны

Женщины не чувствуют унижения, если вы просите их не прикасаться к вам, но они действительно чувствуют себя ранеными, если вы не отвечаете на их объятия. Не следует думать, что Махавира относился с неуважением к женщине, но он не мог поступать по-другому, потому что он был такой, каким был. Он не мог отвечать на их объятия, он не мог обниматься с женщинами. Поэтому женщины вынуждены были держаться на почтительном расстоянии от него. Они никогда не могли быть в близких отношениях с ним. Есть определенный предел, граница, за которую они не могли перейти.

Но с Кришной все было совершенно по-другому. Даже если женщина хотела держаться на расстоянии от него, она не могла удержаться, потому что он был таким открытым, таким восприимчивым, таким всепринимающим и настолько притягательным, что ни одна женщина не могла сопротивляться этому. И если женщина однажды приближалась к нему, он ее начинал притягивать, и вскоре она оказывалась так близка к нему, насколько это только возможно, и с физической точки зрения также. Кришна подобен открытому приглашению любви, он подобен постоянному призыву к дружбе, и близости, и любви, и в этом смысле он — противоположность Махавиры, который, как я уже сказал, был таким же неподвижным, как скала. Если кто-то хотел его обнять, то он был как скала.

Эмерсон однажды сказал про Генри Труа, что если кто-то пожмет ему руку, то он будет чувствовать, что он сжимает в руке высохший стебель дерева. Он отвечал на рукопожатие, но делал это без теплоты, как будто бы его рука была мертвой. Он был таким стоиком, таким безразличным, таким неэмоциональным, ему было все равно, радуетесь ли вы или печалитесь. Генри Труа в этом смысле очень похож на Махавиру.

Кришна — это полная противоположность Труа. Даже если вы находились на большом расстоянии от Кришны, вы чувствовали, что он прикасается к вам, зовет вас, он хочет обнять вас. Все его бытие было таким сладким, таким приглашающим, таким притягивающим, таким музыкальным, что неудивительно, что тысячи женщин становились его гопи, его подружками. Это вполне естественно в связи с этим. И все это происходило спонтанно.

Вы еще спрашиваете, мог ли Кришна заниматься сексом, мог ли он заниматься любовью. Для Кришны не было ничего невозможного. Для нас секс — это проблема, но не для Кришны. Странно то, что мы спрашиваем о Кришне, о его сексуальной жизни. Но почему-то никогда не спрашиваем, могут ли цветы заниматься сексом. Мы никогда не спрашиваем, могут ли птицы или животные заниматься сексом. Весь мир занимается сексом, весь мир наполнен любовной сексуальной игрой. Все существование занимается любовью. Мы никогда не спрашиваем почему.

Но когда дело касается человека, мы поднимаем наши глаза, опускаем брови и спрашиваем: «Как Кришна мог заниматься сексом?» Мужчина, такой, как есть сегодня — напряженный, беспокойный, полный осуждения жизни, полный жалости к себе, неспособен даже заниматься сексом, несмотря на то, что секс совершенно естественный и простой, и это стало одной из самых важных трудностей. Мужчина превратил такой простой, такой невинный дар существования в осиное гнездо. Он сделал секс пленником принципов и доктрин.

Но в чем смысл этого секса? Секс означает просто сближение двух тел в близком соприкосновении друг с другом согласно позывам природы. Секс — это соприкосновение двух тел в биологической близости. Этого хочет природа, и это ни больше, не меньше. Секс — это высшая близость между двумя людьми, между мужчиной и женщиной на уровне природы. Выше этого природа еще не достигла, выше этого начинается обитель Бога.

Кришна отдает природе свой долг. Он признает биологическую близость, которую дает природа, с таким величием, и точно с таким же величием он принимает единство с Богом или с душой. Он говорит, что природа принадлежит Богу, что она внутри Бога. Для Кришны секс — это не трудность, это просто жизненный факт.

Мы сталкиваемся с тем, что нам очень трудно понять как можно относиться к сексу так просто и так невинно. Для нас он перестал быть жизненным фактом. Мы превратили его в жизненное противоречие, но, слава богу, мы еще не успели извратить много других простых вещей в жизни. Но кто знает? если мы будем такими, какими есть, возможно, мы сможем это сделать завтра.

Завтра мы можем сказать, что открывать глаза — это грех, и тогда мы будем задавать вопросы: «Открывал ли Кришна свои глаза?» Завтра мы можем считать что-то очень простое, такое, как открывание и закрывание глаз, философской трудностью, предметом для споров, доктрин и развития теологии, и тогда мы будем бесконечно спрашивать, что делать и что не делать с нашими глазами, точно так же, как сейчас мы спрашиваем про секс.

С моей точки зрения, жизнь Кришны совершенно безгранична, совершенно невинна, она лишена напряжения. Он не признает ограничений и напряжений, и в этом его красота и величие, его уникальность. Для него все ограничения, все напряжения — это рабство, зависимость, а истинная свобода — это свобода от принуждения и ограничения. Отсутствие принуждения — это его свобода.