Флегетон

Три дня не брался за бумагу. Увы, не по своей воле. Меня скрутило всерьез, и я даже позавидовал тем, кто успел поймать свою пулю прошлой осенью. Самое противное – руки. Дрожат, как большевик в контрразведке. Голова, признаться, тоже просит гильотины. Чорт знает что!

Похоже, я здорово напугал моих соседей, поскольку к вечеру, несмотря на мои энергичные протесты, поручик Усвятский и оба наших «дрозда» побежали за помощью. Поручик приволок какого-то марковца, прослушавшего два курса на медицинском факультете в Петербурге, а дроздовцы приконвоировали целого полковника. Этого полковника я часто видел у Фельдфебеля, он там чем-то вроде придворного врача.

Консилиум цокал языками, меня вертели, как косулю над очагом, а затем потребовали подробно доложить о моих болячках. Я честно пересказал невеселую сагу о первой контузии, полученной еще у Горлицы и о двух свежих, заработанных под Екатеринодаром и Волновахой. За это я был наказан приемом каких-то микстур, достойных применения исключительно в «чеке» для пыток капитана Морозова и поручика Дроздова.

На следующий день все как рукой сняло, и я, веселый и довольный, отправился гулять по берегу, но не тут-то было. Вестовой меня нашел и поволок к самому Фельдфебелю.

Я решил, что час расплаты настал. Фельдфебелю меня любить не за что, а мне его и подавно. Одного визита на улицу Де-Руни хватит за глаза. В общем, я приготовился к чему угодно. Даже к тому, что он предложит мне возглавить отряд смертников для захвата Царьграда.

Вышло, однако, иначе. Фельдфебель был настолько вежлив, что предложил мне сесть и даже назвал по имени-отчеству. После этого, по идее, должен был последовать приказ о разжаловании, но вместо этого Фельдфебель заявил, что мое здоровье вызывает опасение, а посему мне следует немедленно показаться хорошему специалисту. Тут в кабинет вошел вчерашний медицинский полковник, и я понял, кому я всем этим обязан.

Я начал вежливо возражать, а Фельдфебель не менее вежливо настаивать. В разговор включился эскулап, выдавший целый этап по-латыни, но это меня не сломило, и я вновь отказался. Тогда Фельдфебель зарычал, поставил меня по стойке «смирно» и гаркнул, что ему не нужен еще один покойник в лагере. Затем последовал приказ не умничать и завтра же отправляться в Истанбул.

Я пулей вылетел из кабинета, полковник выскочил вслед за мной и начал рассказывать, как и где найти в Истанбуле некое медицинское светило. Светило оказалось швейцарским, работающим по линии Красного Креста. Затем эскулап вручил мне послание, позволявшее не идти в клинику, а нагрянуть прямо на квартиру к ничего покуда не подозревающему земляку Жана Кальвина.

Я надел парадный френч, дабы не выглядеть оборванцем, и отправился первым же утренним катером в град Св. Константина. Светило должно было пребывать дома до полудня, посему я тут же направился по указанному мне адресу. Честно говоря, идти туда не хотелось. Навидался я на фронте контузий и разбираюсь в них не хуже любого профессора. А услышать что-нибудь приятное я, признаться, не надеялся.

Во дворе дома я был облаян собакой, затем меня долго держали в передней, покуда светило знакомилось с посланием нашего эскулапа, и, наконец, меня провели в святая святых – огромный кабинет, набитый хитрой медицинской механикой.

Светило заговорило со мной по-французски. У меня отлегло от сердца, поскольку, будь он германо-швейцарцем, мне пришлось бы беседовать с ним по-немецки. А мой немецкий, после трех лет Германской, приобрел несколько окопный оттенок.

Меня долго оглядывали, ощупывали и обстукивали. К счастью, пересказывать свою Илиаду мне не пришлось – видать, полковник изложил все в письме. Затем владелец кабинета что-то долго писал в чудовищного вида гроссбухе, а потом самым естественным тоном поинтересовался, есть ли у меня деньги.

Я бодро вытащил свой тощий бумажник и спросил, сколько я ему должен за визит. В ответ светило рассмеялось, назвало меня шутником и пояснило, что деньги требуются не для оплаты визита. Деньги нужны будут в швейцарском санатории, куда меня следует направить, и, по возможности, немедленно. Приблизительная сумма была мне тут же названа. Естественно, не в лирах и, само собой, не в рублях, выпускавшихся казначейством Русской Армии.

Я замешкался с ответом, и светило повело речь о том, что, в конце концов, мое командование должно мне помочь. Что, насколько он понимает, я заслуженный офицер, ветеран войны, имею награды. Он готов написать господину Врангелю...

Я не стал дискутировать на эту тему, а он, качая головой, настрочил целое послание нашему эскулапу, затем последовала целая серия рецептов и советов относительно режима дня и питания. Я выслушал его до конца, после чего предложил ему ответить прямо – сколько мне осталось.