Флегетон

Смешно, право, но в Истанбуле я, как заправский большевик-подпольщик, проделал несколько заячьих петель, чтобы убедиться в отсутствии любознательных сослуживцев. Никто за мной не шел, и до улицы Де-Руни я добрался вполне благополучно. Яков Александрович ждал меня, и вскоре я понял – зачем.

Еще вчера мне казалось, что я никогда не смогу повторить того, что узнал. Пусть об этом знает пока только лист бумаги, который я попрошу Антона Васильевича спрятать и не читать до моего разрешения. Или пока я не смогу не разрешить.

Генерал Ноги был абсолютно прав. Яков Александрович получил вполне конкретное предложениеи и это предложение принял. Меня он приглашал присоединиться к нему. Всем, кто вернется вместе с ним, «те» обещали амнистию. Яков Александрович считает, что, поскольку борьба кончена, наше место в России.

Он, как всегда, логичен. Но логика тут не при чем. Это уже не наша родина. И я не вернусь туда. Ни с террористическим отрядом под командованием Туркула, ни по большевистской амнистии. Да, у нас нет ничего впереди, и уже не может быть, даже ежели бы я был здоров, как Фельдфебель. Но вернуться в Большевизию я не могу. Это та же сдача в плен, а в плен мы никогда не сдавались.

Да и не верю я, честно говоря, ни в какие амнистии. Все равно потащат в подвал и шлепнут как собаку. Не сейчас – через год. Или через пять. А покуда им надо попросту расколоть то, что осталось от нашей армии. Неужели Яков Александрович этого не может понять? Нет, меня, во всяком случае, они не дождутся. Город Солнца с бесплатной селедкой, даже ежели на воротах написано «Россия», меня искусить не сможет.

Я как мог объяснил Якову Александровичу, и мы расстались. Надеюсь, он не подумал, что я тут же рысью поскачу к генералу Ноги.

Татьяна сразу поняла, что со мной не все в порядке и, боюсь, что не смог разубедить ее в обратоном. Вероятно, вид мой и в самом деле был весьма далек от радостного. И я ни о чем не мог говорить с ней, и только перед уходом решился предложить ей то, на что еще способен. Я предложил помочь ей выбраться из Истанбула. В Болгарии или Сербии – уж не знаю, где мы окажемся, – ей будет легче, чем в этом муравейнике. Во всяком случае, есть хоть какая-то надежда.

Вернувшись на Голое Поле, я тут же свалился и очутился в лазарете, где попал под неусыпный надзор нашего полковника-эскулапа. Я стараюсь честно выполнять все его предписания и даже делаю вид, что верю в скорую поездку в тот же чудодейственный болгарский санаторий. Наверное, этот эскулап, действительно, неплохой человек.

Сводный полк имени Дроздовского и в самом деле собирается уезжать. Я попросил покуда поручика Успенского собрать и наши вещи. К счастью, их немного. Все самое ценное давно осталось в России… Или в сейфе генерала Туркула. Кстати, я до сих пор не написал список наших офицеров, а это никуда не годится.

Ну вот, у каждого свои неприятности. Поручик Успенский пришел злой, как черт, и даже забыл справиться о моем здоровье. Он умудрился повздорить с каким-то марковцем. Не знаю, что они друг другу наговорили, но поручик пришел просить у меня официального разрешения на дуэль. Этого еще только не хватало. Я категорически запретил ему и думать о чем-нибудь подобном. И покуда я еще командир сорокинцев, никаких дуэлей не будет.

Наверное, до дневника я сегодня не доберусь. Ладно, думаю, время еще есть.

30 июня

Читать здесь совершенно нечего. Конечно, было бы странно, ежели мы сумели бы вывезти Севастопольскую Морскую библиотеку. Единственно, что удалось разыскать, – это «Чтец-декламатор» за 1912 год. К сожалению, подобное чтиво не идет даже на Голом Поле. Но все же там есть не только так называемые современные авторы. В этом «Чтеце» имеются Тютчев, Боратынский и даже Пушкин.

Правда, из Пушкина поместили отчего-то только его юношеские вещи. Вероятно, их легче читать с эстрады. Среди прочего я нашел давно, еще с детства не читанное, и сейчас многие строчки воспринимаются совсем по-другому. Даже такая сущая безделица, как «Из Парни». Вся эта галльская легкость с нимфами и мелким адюльтером кажется сейчас уже слишком несерьезной. Но начало звучит совесем иначе.

«Плещут волны Флегетона, своды Тартара дрожат»… Да, своды Тартара дрогнули. И мы обрушились в бездну, где бродят тени, цветут асфодели и текут реки с мертвой водой. Флегетон, Коцит, Лета. Огонь, Лед, Забвение. И кони бледного Плутона уже несут нас прочь. За спиной остался огненный Флегетон, а впереди – только Коцит и Лета. Лед и Забвение.

Да, эту книгу лучше не читать. Тут и без мистики впечатлений более чем достаточно.