Флавиан

— Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата — копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам — православным — поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть, и покормить, и приласкать, и книжку почитать, и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует, или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги — «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.

— Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?

— Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?

— Если честно — сперва не хотел, сам понимаешь — денег нет, квартиры нет, Ирка — аспирант, я — «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила — надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.

— Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.

— Ты уж скажешь, Андрей, — поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают — не в каменном же веке живём!

— Не все. Та же Женька — многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки — красавицы, да наследник — боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь — каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас — «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.

— Всё вам попам — грех, куда ни плюнь, что ж, теперь не жить, что ли?

— Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.

— Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.

— Не Андрюша, а отец Флавиан! — вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.

— Мать, не шуми, — успокоил её Андрей-Флавиан, — пусть зовёт, как ему привычней. Алёш! Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.

— Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё: ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.

— Да, собственно, из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» — визитка моя, тут адрес, телефон, к сожалению только мобильный — место у нас глухое, не телефонизировано. Ты, может, в гости когда надумаешь, у нас рыбалка — я помню ты любил — знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь — сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия — души-то. В общем, будь здоров, думаю — увидимся.

— Счастливо Анд… отец Флавиан! Ой, подожди! Возьми вот для детдомовцев твоих сотку «баксиков», купи им чего-нибудь за моё здоровье.

— Спаси тя Господь, Алёша! Будем за тебя молиться с детьми.

— Да ладно! Счастливо!

И глядя, как мой бывший однокурсник уносил свои, прикрытые потрёпанной рясой, многие килограммы, опираясь на палочку и слегка прихрамывая, сопровождаемый, что-то ему взволнованно говорящей, чёрной старушонкой, я в третий раз за час произнёс новые для меня слова:

— Господи, помилуй! Ну, дела!

Туфли я взял итальянские.

* * *

Андрей-Флавиан оказался пророком. Жизнь прижала гораздо раньше, чем я мог предполагать. И прижала так, что я чуть не взвыл.