То есть чуть ли не православный обычай.
Напомнил мне эпизод из фильма «Ленин в октябре», когда Ильич, перевязанный платком, едет в трамвае в Смольный и спрашивает кондукторшу: почему в парк вагон идет?
А та отвечает: ты, что ль, не знаешь? Наши все знают. Буржуев бить будем.
Будем шарики выпускать.
Ага.
pre_vedenie
Я тоже шарик купила.
donnickoffДенек выдался на славу – солнечно и тепло.
С утра я раскрыл двери на просторную веранду второго этажа. Поставил там стол и стулья из белого пластика. На стол водрузил три бутылки «Paulaner», закуску к пиву. Перенес лэптоп с сетевым шнуром, подключенным к большому компьютеру, настроил Интернет.
К спинке одного из стульев привязал доставленный Сережей красный шарик. Он спокойно висит в воздухе, безветренно.
Нашел сайт с веб-камерой, которая показывает Москву-реку и Замоскворечье. Интересно посмотреть, что будет в три часа дня.
Пока всё спокойно. Прошли жириновцы с флагами и транспарантами. Я открыл первую бутылку.
До акции сорок пять минут.
donnickoffСуперски! – как говорит Зизи.
Сидел на веранде, смотрел на часы и картинку на десктопе с московской веб-камеры.
В пятнадцать ноль-ноль по сигналу радио отпустил свой воздушный шарик.
И увидел, как в Москве, в Замоскворечье, всплывают в весеннее небо сотни – нет, тысячи! – разноцветных шаров. Разом, все как один. Ковер в небе из разноцветных шариков. Это было так красиво, что я чуть не прослезился. Ком в горле, ей-богу!
Я повернул голову и увидел, что в пятидесяти метрах от меня, над дачей адмирала М., тоже взлетает в небо шарик, но голубой.
– Елки-моталки! – воскликнул я забытое с детства. И крикнул во всю глотку: – Ура!
Из окна дачи адмирала высунулась голова сторожа, которого я иногда вижу мельком из своего окна. Это мужик средних лет с усами, я думаю, что какой-нибудь сверхсрочник.
Он помахал мне рукой. Вассал.
Знал бы он, что машет рукой самому Верховному!
donnickoff«Поющие вместе».
«Летящие вместе».
«Надутые вместе».
Журналисты всех СМИ упражняются в остроумии, но никто ничего не знает, кроме того, что участники флешмоба получают инструкции по электронной почте от какого-то Центра, но через разные адреса. Каждый от своего «сюзера», и сюзеров этих до чёрта, что сильно запутывает картину.
Никто не может додуматься до пирамиды, ведь электронная рассылка из одного центра гораздо проще. Но она и ловится проще.
А могли бы вспомнить фильм «Тимур и его команда», из которого я и содрал схему оповещения тимуровцев. Помните все эти банки и склянки по чердакам, соединенные веревками?
donnickoffЖЖ ликует. Показать всей России свою численность и организованность – это дорогого стоит. Сколько лет обсуждали в прессе: ЖЖ – это зло или добро? Пережевывали «превед» и «красавчег».
Вот вам и превед, и красавчег.
Красавчег – в данном случае я.
donnickoffСегодня с утра взял подмышку бутылку Jameson и отправился к усатому соседу, выпустившему голубой шарик.
– Пришел знакомиться, – говорю.
– Заходи, гостем будешь..
Ну, мужик как мужик. В камуфляже. Лет около сорока.
Это я узнал в процессе разговора. Уселись в адмиральской гостиной, он сайру в банке открыл, хлеб поставил.
– Алексей меня зовут. По отчеству Данилыч, – говорю.
– А я Геннадий. По отчеству Петрович.
Два слова о себе сказал. Служил во флоте, потом спецназ, сейчас в охранном предприятии. Имеет 400 баксов в месяц и сторожит дачу адмирала. Всё путем.
Выпили.
– Ты понял, чего я пришел? Мы с тобой, вроде, в одной команде. Шарики выпускаем, – говорю.
– Шарики да. Насчет команды ещё разобраться надо, – говорит.
Выпили снова.
Разговор поначалу трудно пошел. Это вам не с девочками. Мужик понятие имеет.
– Откуда узнал про акцию? – спрашиваю.
– Откуда и ты, – говорит.
– Прислали Инструкцию?
– Ну, прислали – не прислали, какая разница? Узнал.
Молодец мужик. Наш кадр.
– А что думаешь про всё это?
– А зачем тебе? – говорит.
– Мне интересно. Вот я на Васильевском спуске был, пионерскую песню пел… Ты был?
– Был.
– А для чего всё это? – спрашиваю.
– Да так… Делать-то нечего народу.
Не раскалывается, короче, никак.
– А тебе зачем нужно, Гена?
Он виски разлил. Выпили. Задумался.
– А ты кто, вообще? – спрашивает.
Ну я ответил как есть. Живу на даче сына. Бывший ученый. Нигде не соврал, только про Систему и своё в ней участие не упомянул.
– А-а, значит, из этих… – он помрачнел.
– Из кого?
– Из богатеев.
– Я? Из богатеев? Смеёшься. У меня зарплата последняя пять тысяч двести, Гена. Рублей, не долларов. И квартира однокомнатная. И шиш в кармане. Из богатеев… – я обиделся.
– Ну, сын же… – Гена смутился.
– Сын сыном, а я сам по себе. Ты тоже вот у адмирала в прислуге.
Он помрачнел, налил себе и выпил.
И тут его прорвало.
– Адмирал человеком был! Я у него матросом начинал на подлодке, когда он ещё кап-два был! Потом в морской пехоте. А сейчас… Все хапают, и он хапает. И эти все! А мы… мы шарики пускаем…
Он был уже пьян. Я быстро ретировался, оставив ему недопитую бутылку.
donnickoffНо сегодня Гена пришел сам. С ответным визитом. Принес поллитра. Уселись мы на веранде и начали «за жизнь» толковать.
Разговор был долгим, а время сейчас позднее. Поэтому здесь даю резюме.
А резюме типичное. Геннадий Петрович Блинов, русский мужик сорока лет, оказался невостребованым новым временем, а точнее, не поспевшим к дележу пирога или к месту у кормушки. Пока он с автоматом в руках выполнял контртеррористические директивы, те, кто эти директивы давал, регистрировали предприятия, основывали банки, приватизировали всё, что можно и нельзя, и строили особняки.
Их тоже убивали, но реже, и за совсем другие дела и другие деньги.
Геннадий после флота, откуда он демобилизовался в начале девяностых, пошел в спецназ и прошел обе чеченские войны. Когда же уволился и оттуда, с его опытом и умением смог устроиться лишь охранником. И сейчас здоровый мужик в самом расцвете сил сидел на даче, попивал чай и водку, посматривал телевизор и размышлял о своей судьбе.
Другие бы за благо почли такую синекуру. Бывший командир, ныне адмирал, занимавший высокую должность в Генштабе, вынул его из магазина Gucci на Тверской, где Блинов стоял при входе, и поселил на своей даче. Там Геннадий, кроме охраны, выполнял роль садовника. Но все равно томился.
Томился он не отсутствием денег, ему вполне хватало, а отсутствием дела и наблюдаемой несправедливостью жизнеустройства.
– Ну, скажи, Петрович, зачем этим хмырям трехметровый забор и мраморный бассейн на участке? – он ткнул в сторону самого дорогого особняка – трехэтажного, из красного кирпича, с огромным участком в три гектара, огороженным высоким забором тоже из кипича. И это при том, что весь поселок был обнесен колючей проволокой и охранялся ментами.
Строительство внутри мраморного бассейна снаружи не просматривалось, но было хорошо известно со слов ментов, да и машины с материалом приходили в поселок регулярно, так же регулярно привозили и увозили на автобусе рабочих-гастарбайтеров.
– Красиво жить не запретишь, – сказал я.
– Почему это не запретишь? Всё можно запретить. И красиво жить тоже. Я бы запретил.
– Почему?
– Потому что нельзя на золоте жрать, когда народ голодает!
– Ну прямо и голодает…
– Я тебе матушкины письма покажу. Она с Вологодской области пишет. Пенсионеры голодают, если дети им не подсобляют. Я матери каждый месяц высылаю, а иначе и она бы побиралась… Ты в Москве не видел разве? У каждого бака мусорного по двое, по трое… Когда такое было? А рядом мрамор и стекло, роллс-ройсы и мерседесы, говном этим сраным набитые! Новыми русскими, бля! Не русские они, Данилыч. Кто угодно, но не русские!
– Да в том-то и дело, что тоже русские… – вздохнул я.
– Значит, не советские!
– Вот что не советские, это точно.
Представление о справедливости у Гены вполне советское – это чтобы всем было примерно поровну благ. И самое интересное, что я с этим представлением в целом согласен.
Тот, кто лучше и успешнее работает, должен иметь больше, но совсем не в сто раз, потому что ни один из органов его тела не потребляет в сто раз больше материальной и духовной энергии, чем у других. С материальной понятно и так, желудков, как у кашалота, у людей не бывает. С духовной несколько сложнее, там различие может быть и на порядок.
Справедливость по-советски заключалась не в том, чтобы «всё взять и поделить», как сказано у Булгакова, а в том, чтобы тунеядцы не получали больше тружеников. Посему такая неприязнь была к партийным работникам – их считали тунеядцами, иногда необоснованно, ибо более собачьей работы, чем у штатных инструкторов и всякого рода вторых и третьих секретарей, не было. Надо было врать всем – вышестоящим, нижестоящим и самому себе.
Поэтому и представление о переменах в обществе, неосознанные и осознанные общественные мечтания, связывались вовсе не со свободами – напрасно так думают либералы. Свободы были необходимы весьма тонкой прослойке интеллигенции. А народ вполне устраивала справедливость, которую мудрый царь мог дать и без свяких свобод.
Но дали свободу, а она породила такую несправедливость, о которой не слыхивали при Советах.
И не надо меня спрашивать, что и как надо было сделать. Я не знаю. Но не то, что сделали.
– Нас много таких, Данилыч, – сказал Блинов. – И мы ждем команды. Если этот Центр – не фуфло, он команду даст. Народ готов.
– Какую команду? Призывать к оружию?
– Зачем? В армии и в милиции тоже люди. И проблем у них не меньше. Если захотеть, эти вылетят из особняков без единого выстрела, – он мотнул головой в сторону коттеджей.
– У них прикормленная и вооружённая охрана, которой есть, что терять. Кровь будет, – сказал я.
– А хоть бы и кровь. Я что – крови не видел?
donnickoffОдно к одному.
Сегодня приезжала Анжела со своим приятелем Антоном. Тем самым, что привозил ее зимой на «девятке».
Меня припирают к стенке.
Анжела сразу всем видом показала, что прошлые отношения отодвинуты и забыты. Она выполняет для меня большую работу бесплатно и хотела бы рассчитывать на некоторое вознаграждение в виде помощи умирающей организации «Звонница».
– Все наши вошли в Систему, – сказала она. – Все они вассалы в моей пирамиде. С третьего по шестой уровень.
Она так и сказала «в моей пирамиде».
– Спасибо, это очень хорошо, – сказал я.
– Что хорошего? Они спрашивают, что делать? Флешмобы так флешмобы, но какие-то осмысленные. Результативные… Антон, скажи!
Молодой человек по имени Антон рассказал, что Фельдман затеял выставку «Россия как она есть», на которой собрал всю доступную мерзость: концептуалистов, любителей перформанса, экскрементщиков и гомосексуалистов. Шум вокруг большой, стригут купоны, а общественность не реагирует.
– А как она должна реагировать? – спросил я.
– Ну не знаю. Вы же затевали Систему и планировали акции, как мне объяснила Анжела.
– Вообще-то, я просил её об этом не распространяться, – я взглянул на неё строго. – И я же объявил о том, что не преследую идеологических целей…
– Антону можно доверять, – вставила Анжела.
– Ну, это ваши проблемы, – сказал он. – А мы хотели бы в обмен на поддержку ваших акций и чего-то для себя.
Они уехали, забрав, наконец, гранатомёт, к моему облегчению. Собственно, за ним они и приезжали. Интересно, где и когда он выстрелит?
donnickoffМеня охватывает странное чувство вины, когда я думаю о том, что с нами происходит. Этого чувства не было раньше. Виновные в делах прошлых времён были другие. Может быть, партия и Ленин со Сталиным, может быть те, кто кричали «ура!» или же те, кто по ночам ездил за ними на черных «воронках».
Я не был к этому причастен и даже жгучий стыд за страну, который я испытал юношей в августе 1968 года, когда наши танки вошли в Прагу, не был чувством вины. Это сделали они. И мне было стыдно за них.
А сейчас я чувствую именно вину, будто все обманутые надежды, все попранные идеалы, вся погубленная романтика равенства и братства народов рухнули именно при моем попустительстве. Поэтому так мерзко мне бывает сидеть перед горящим камином, попивать виски со льдом и смотреть по телевизору очередную программу журналистских расследований или криминальные хроники.
Очень много язв открылось кругом, и все они кровоточат и гноятся.
Я виновен не в том, что устроил эти порядки, и даже не в том, что им попустительствовал. Виновен я в том, что верил в возможность установления справедливости на этом пути. Когда шел на Пресню в августе 1991 года, когда голосовал за реформы Гайдара, когда участвовал в диспутах, утверждая, что конкуренция благотворна в науке.
Власть партии заменили властью денег, считая, что деньги являются единственным мерилом успеха, способностей и, в конечном итоге, устанавливают справедливое распределение благ. И это несмотря на то, что многие годы нас пугали страшным миром капитализма, где всё можно купить и продать. Эти страшилки казались столь же фальшивыми, сколь и знаменитое утверждение о том, что нынешнее поколение советских людей будет жить прикоммунизме.
А напрасно. Этот идеологический гвоздь как раз был сделан из стали, а не из говна. На деле вышло ещё страшней, чем в мире чистогана: народ не был подготовлен, люди уже давно забыли, что такое деньги, ибо в СССР денег не было, как и секса. Те жалкие бумажки, которые население ежемесячно получало, чтобы прокормить себя до получения следующей порции, не были деньгами, а лишь обезличенными талонами на продукты. Впрочем, к ним нередко добавляли именные талоны на мясо, муку или хлеб.
На эти деньги нельзя было купить ничего лишнего. Про тот процент населения, который мог себе что-то позволить, я не говорю. Им можно пренебречь.
Иммунитет к деньгам был утерян. А это очень опасно. Бороться с болезнью алчности было нечем. И она погубила всех.
Оказалось, что насытиться можно пищей, зрелищами, водкой, женщинами, путешествиями, шмотками – но не деньгами. Даже когда купить на них уже ничего не нужно, ибо имелось всё – от швейцарских часов до теплоходов – страсть к их накоплению не ослабевала. «Деньги должны делать деньги!» – этот закон продолжал работать.
Советский человек умер, не выдержав удара денежным мешком, и на его месте возник «новый русский» – с деньгами или без, он все равно был «новым русским», потому что деньги определяли его кругозор и поведение, даже если он был беден, как церковная мышь.
Не осталось почти никого, кто мог бы не думать о деньгах и не поклоняться им. И в этом тоже причина моей вины, ибо я такой же, как все. Единственным оправданием может служить то, что я не нахапал денег, когда это можно было сделать, но и это оправдание звучит как обвинение или насмешка: не сумел стать богатым, лузер? ну и поделом тебе!
И самое печальное, когда деньги управляют наукой и искусством. Потому что истина и красота не могут иметь рыночную стоимость.
Поэтому дельцы от науки и искусства мне особенно неприятны. Ибо они делают деньги на фальсификации истины и красоты. Вот почему сейчас так расцвели паранауки, всяческие суеверия и прорицания, вот почему шарлатаны от искусства имеют бешеные бабки.
Понесло меня… А всё потому, что в кармане шиш и сижу на чужих, хотя и родственных, харчах.
donnickoffВчера случилось неожиданное.
Ко мне опять пришел знакомый румяный мент. Я думал, снова предложит девиц, но он, откозыряв, уведомил, что меня приглашают в тот самый особняк со строящимся мраморным бассейном, о котором я уже упоминал. В подтверждение вручил пригласительный билет в конверте, где было написано: