Флагман в изгнании

Хонор умолкла. То, что случилось с Мерседес Брайэм, было слишком жестоко, чтобы определить одним словом, даже таким жестоким, как изнасилование. А с другими членами экипажа «Мадригала» обошлись еще похуже. Это был экипаж Мерседес, люди, за которых она отвечала. Хонор по опыту знала, какую мучительную вину испытывает офицер, потерявший людей в бою.

Насколько же ужаснее, когда они гибнут из-за систематических пыток?

Но в тоне Мерседес не чувствовалось ни отрицания, ни уклонения. Она не пыталась делать вид, что случившееся с ней не так уж страшно. Она говорила как человек, смирившийся с произошедшим куда полнее, чем это удалось бы Хонор.

Встряхнув головой, адмирал Харрингтон заставила себя говорить с таким же спокойствием:

– Я знаю, но Флот, похоже, ощущает что-то вроде коллективной вины. Никто не ожидал такого, но когда Адмиралтейство отправляло нас в конвой, там знали, что ни Масада, ни Грейсон не подписывали Денебских соглашений и оба государства, скажем так, отсталые. Мы все знали, что с военнопленными могут обращаться жестоко, но до «Ворона» с мантикорскими экипажами такого давно уже не случалось. Мы просто забыли, что так могут обойтись и с нами. Флот еще не скоро простит себя за это.

– Я понимаю, но, когда с тобой бесконечно нянчатся люди, которые должны бы знать, что да как, это не очень-то помогает прийти в себя, мэм. А когда тебе в сотый раз повторяют, что ты ни в чем не виновата, начинает казаться, что они так настаивают на этом потому, что сами, в общем-то, сомневаются. Я-то знаю, кто виноват, и их всех прихлопнули, спасибо вам, мэм, морской пехоте и Грейсону. Хорошо бы еще все остальные поняли, что я это знаю, и оставили меня наконец в покое… – Капитан покачала головой. – Я знаю, они хотят мне добра, но иногда это сильно утомляет. Но все-таки, – глаза ее потемнели, – иногда им, наверное, и правда приходится сто раз повторять одно и то же, чтобы им поверили.

– Как Мей-Линь, – вздохнула Хонор, и лицо Мерседес напряглось.

– Как Мей-Линь, – повторила Мерседес. Она надолго уставилась в свою чашку, потом вздохнула. – Скажу правду, мэм: кошмары у меня есть, но они не про меня. Они про Мей-Линь. Я же знала, что они с ней делают, и никак не могла их остановить… – Она снова подняла взгляд. – Признать, что я никак не могла им помешать, было куда труднее, чем все, что случилось со мной лично. Она же просто девочка, она не верила, что люди способны с ней такое сделать. Вот чего я не могу простить, мэм. Вот почему я здесь.

– Да? – спокойно переспросила Хонор, и Мерседес мрачно улыбнулась.

– Я верю в радикальные средства лечения, мэм. Поэтому я и пошла добровольцем в оккупационные войска на Эндикотте. Я хотела посмотреть, как будут дергаться подонки, которые послали на «Ворон» капитана Уильямса и его людей.

– Понятно, – Хонор откинулась назад. Резкость и хрипотца в голосе Мерседес показали ей, почему психиатры так о ней беспокоились. – И посмотрела?

– Да. – Капитан снова уставилась на свою фуражку, короткое слово прозвучало без всякого выражения. Потом она вздохнула. – Да, посмотрела. И можете не спрашивать, мэм, я уже поняла, почему меня не хотели отпускать. Психиатры боялись, что их тесты что-то пропустили и у меня там крыша поедет.

Она покосилась на Хонор с кривой мрачной усмешкой.

– Может, они не так уж не правы. Один раз… – Она прервалась и пожала плечами – Вы бывали на Масаде после оккупации, мэм?

– Нет. – Хонор покачала головой. – Подумывала об этом, но не всерьез. Эти сумасшедшие ненавидят меня сильнее, чем кого бы то ни было. Эндрю, наверное, сам бы меня подстрелил – в руку или ногу, что-нибудь неопасное, – лишь бы только туда не пустить.

– Неглупо с его стороны, мэм. Знаете, пока я сама там не побывала, то не понимала, почему Мантикора должна брать на себя полную нагрузку по оккупации. У нас и так людей в обрез, а Эндикотт в двух шагах от Ельцина, так почему бы не прислать войска с Грейсона? Но эти люди…

Начальник штаба покачала головой и обхватила себя за плечи, словно внезапно замерзла.

– Что, так плохо? – спросила Хонор.

– Хуже, – мрачно отозвалась Мерседес. – Помните, когда мы только прибыли сюда, то никак не могли понять, почему грейсонские женщины мирятся со своим положением? – Хонор кивнула, и Мерседес пожала плечами. – Масадские женщины по сравнению с грейсонками… Они даже не люди, они собственность – и девяносто процентов их уверены, что так и должно быть. – Она покачала головой.–А из тех, кто так не считает, мало кто верит, что оккупация продержится долго. Они слишком боятся сделать хоть что-нибудь в знак протеста против того, как с ними обращались. А те, кто не боится, еще хуже. За первые шесть месяцев количество убийств на Масаде выросло почти вдвое, и две трети лишних трупов – это мужья… если этих скотов можно так назвать… которых убили собственные жены. Кое-кто из этих женщин проявил удивительную изощренность, например жены Саймондса, Главы Старейшин. Полиция так и не смогла найти все части его тела.

– Господи, – прошептала Хонор, и Мерседес покивала.