Он тоже повернулся к экрану, не в первый раз пожелав понимать световые значки не хуже обученного офицера флота. Он постепенно учился, но ему все еще нужна была помощь, чтобы разбираться в них. Сейчас он видел примерно тридцать индивидуальных импеллерных сигнатур, и самая медленная из них ускорялась на пяти с лишним сотнях
– Вы думаете, что их основные силы – на орбите Грейсона, так ведь?
– Да, сэр.
Терстона удивило, как быстро Презников пришел к этому выводу, и, несмотря на все его усилия, это удивление проявилось, но комиссар предпочел усмехнуться, а не обидеться.
– И в чем суть вашего пари? – спросил он сухо.
– Когда они присоединятся к тем кораблям, которые мы уже видим.
– Но ведь они наверняка сделают это в такой момент, чтобы встретиться с остальными силами?
Презников показал на движущиеся импеллерные источники, и Терстон снова кивнул.
– Разумеется, гражданин комиссар, но то, каким курсом они выйдут к точке рандеву, покажет нам, насколько хорош командир противника.
– Как это? – В глазах комиссара вспыхнул искренний интерес, и адмирал пожал плечами.
– Мы все еще в ста девяноста миллионах километров от Грейсона, это примерно десять и семь десятых световой минуты. Почерк импеллерного двигателя на таком расстоянии вполне различим, но наши приборы ничего не отметят, если только излучения не отличаются особой мощностью. Даже те сигналы, которые мы читаем, устаревают почти на одиннадцать минут к тому времени, когда достигают нас. Мы читаем мощные излучения от их орбитальных укреплений – их, кстати, больше, чем сообщала разведка, – но о кораблях на орбите мы ничего не узнаем, пока они не включат двигатели.
Он помедлил, вопросительно приподняв бровь, и Презников кивнул в ответ, показывая, что слушает.
– Хорошо. Если наши оценки верны, у них нет ничего крупнее линейного крейсера, а он может набрать от пятисот до пятисот двадцати
Презников снова кивнул, и Терстон пожал плечами.
– С другой стороны, скорость, с которой они выйдут нам навстречу, позволит мне лучше оценить их командира. Трудно смотреть, как на тебя движется такое количество огневой мощи, и ничего не делать, но хороший командир, сэр, именно так и поступит. Ему обязательно нужно объединить свои силы перед контактом с нами, но чем больше он будет ждать, тем глубже мы увязаем. При различии в силах, которое мы ожидаем, особой разницы это не даст, но дело тут в профессионализме. Хороший командир автоматически постарается затянуть нас как можно глубже, не важно, считает ли он, что сможет остановить нас. Кроме того, это аксиома: когда у тебя есть сеть датчиков, а у противника нет, то ты стараешься лишить его шанса проанализировать твои силы. А это означает, что двигатели необходимо включить как можно позже. Но неопытный командир захочет как можно раньше задействовать все силы. Он болезненнее реагирует на напряжение от ожидания, а если он не уверен в себе, то будет отвечать на действия врага, а не начинать собственную игру. Поэтому ему захочется прибыть как можно раньше, чтобы увидеть, что делает враг, и постараться этим воспользоваться. Но при этом он позволяет врагу диктовать условия боя. Эту ошибку наш флот до сих пор допускает с мантикорцами. Итак, – Терстон отвернулся от экрана и направился к командному креслу, – хороший командир подождет до последнего момента и потом выведет корабли с орбиты на высоком ускорении, а нервный и неуверенный выведет их скорее и с более низким ускорением. А знание того, с каким командиром ты имеешь дело, – это, гражданин комиссар, половина победы.
– … все еще приближаются на четыре-точка-четыре километра в секунду в квадрате, миледи, – напряженно доложил коммандер Бэгвелл, и Хонор кивнула.