Флаг навигации

— Нет, не понравилось, — говорит Егоров и пропитанными маслом руками разглаживает листок телеграммы. — До устья Ангары нам с паузком кладите двадцать шесть часов ходовых. Если мы выйдем завтра в двенадцать дня, устье Ангары минуем послезавтра только в два часа дня. А тут, гляди еще, хлещет какой теплый дождь. Ангара может тронуться и раньше. Не пройти…

Они оба разом встают и, сталкиваясь плечами, молча ходят по тесной каютке. Наконец Егоров останавливается:

— Давай, Алексей Артемьевич, будем говорить как коммунисты.

— Давай будем говорить как коммунисты, — соглашается Баженов. Он садится к столу, снимает мундштук с трубки, продувает его. — Я как коммунист считаю: надо рисковать. Не успеем пройти — вернемся. Вниз-то по течению всегда успеем ото льда убежать.

— А я считаю, рисковать мы не имеем права. Дешевая цена такого риска — без пользы сожжем топливо; а дорогая — получим пробоину.

— А если попусту простоять здесь неделю? Это разве не ущерб государству? Ты простишь себе это?

Егоров, облокотясь на столик, поворачивается своим сухим, желтым лицом к Баженову. Смотрит ему в глаза пристально и твердо.

— Риск должен быть исключен.

— Хорошо, — глухо говорит Баженов, — тогда найди, как сделать без риска. А держать пароход с паузком на приколе целую неделю и праздновать труса я не могу.

Воцаряется трудное молчание. Потом Егоров говорит:

— Надо выходить немедленно.

— Открыл Америку! Всякий дурак знает, что воскресенье — праздник. На чем выходить-то? Где топливо? Надо сперва перегрузить дрова с паузка.

— Перегрузить.

— Сейчас?

— Сейчас.

Баженов задумывается. Непроглядная ночь. Хлещет дождь. Измотанная за день команда только что заснула. Не добудишься. Хватит ли сил у ребят? А выигрыш во времени, конечно, был бы изрядный…

— Слушай, — вдруг почти кричит Егоров, — а можно ведь и так: взять паузок под бок и выйти, ну буквально вот… сию минуту. Перегружать дрова будем на ходу.

— Так нельзя, — теперь уже возражает Баженов, — так на дальние расстояния не плавают, да еще в такую пору. По реке несет плавник, отдельные льдины. Саданет такая штука в щель между паузком и пароходом… Нет, это против всех правил. Сам говоришь: «Риск должен быть исключен».

— Ну, я не знаю тогда, — пожимает плечами Егоров, — я не капитан, я механик. Машины у меня в полном порядке. Давай останемся здесь еще на неделю.

Всунув трубку в кисет с табаком, Баженов что-то высчитывает вполголоса.

— Перегружать дрова, стоя на месте, все равно может времени не хватить, — говорит он уже вслух, — стало быть, и риск остается. Какой из них больше, какой меньше — бес его знает, а торчать возле берега на воде целую неделю, убей, я не могу. Принимаю твое предложение.

— Я снимаю его, — Егоров даже отодвигается, выставляет руки ладонями вперед, — если риск остается — снимаю.

Баженов медленно вынимает трубку из кисета, плотно утрамбовывает в ней табак, чиркает спичкой, закуривает. Рука у него чуть подрагивает.

— Понятно, — с горечью говорит он. — Только ты это зря. Кто бы и какой капитану совет ни давал, в ответе он один, и никто больше. От берега оторвемся — темнота не так будет чувствоваться. Да потом, черт его бей, и «телескопы» мои хоть чего-нибудь да стоят! Давай шагай к машинам.

Егоров весь как-то вытягивается. Сухое лицо его становится еще острее.

— Слушай, — говорит он, — ты меня хорошо знаешь. Я не шкуру свою берегу. Ты решил?

— Решил.

— Твердо?

— Твердо.

— Ну так считай, что никакого разговору между нами не было. А на машины можешь надеяться. Гуди!

Над рекой долго мечется отзвук низкого переливчатого гудка. Вспыхивают прожекторы, желтые полосы света ложатся на паузок.

Один за другим на палубе появляются матросы. Потягиваясь и зевая, привычно расходятся по своим рабочим местам. Позванивает в машинном отделении ручной телеграф. Клубы пара с шипеньем стелются по воде, плотным облаком окутывают нос парохода. Грохочет лебедка, выбирая из реки якорную цепь. В лучах прожектора разноцветными огоньками мелькают отвесно летящие вниз дождевые капли. Звонко бьют по воде плицы колес. Пароход подчаливает к паузку.

У штурвального колеса, не отдавая его рулевому, стоит сам Баженов. К нему подходит первый помощник капитана.

— Мне на погрузку, Алексей Артемьевич?

— Ты… — он торопливо перебирает спицы штурвального колеса, сваливая руль направо, — ты… вообще-то, да… ты главным образом объясни обстановку. Хорошо объясни. Чтобы каждому до души дошло.

— Понятно, Алексей Артемьевич. — Помощник капитана выскакивает из рубки.

Баженов машет свободной рукой.

— Постой! Вернись! Ты вот что, Зина, — говорит он помощнику, — ты объясни ребятам так: с перегрузкой дров торопиться все равно надо, с паузком под боком не будет у нас полной скорости хода.

Лучи прожектора взбегают по угловатым серым льдинам, потом ложатся на желтоватую, всю в мелких хлопьях пены поверхность Енисея, потом приподнимаются над рекой и, словно будучи не в силах проколоть непроглядную тьму ночи, гаснут.