Густой запах свежего сена наполнял узкое пространство между потолком и толевой крышей. Еле слышно доносились далёкие выстрелы. Сидоркина вошла в сарай и зашептала, задрав голову кверху:
— Сидите там. На улице полно немцев. Утром вам принесут поесть.
— Спасибо, товарищ, — ответил Земсков, — большое вам спасибо! Утром нас уже не будет.
Женщина ушла, а они уселись на сене у слухового окна, из которого видны были тёмные сады и огни пожаров. Людмила все ещё дрожала. Земсков обнял её одной рукой за плечи:
— Ну, чего дрожишь, глупая? Я всегда думал — ты храбрая. А на самом деле — трусишка.
— Я — не трусишка. С тобой я ничего не боюсь. Людей жалко…
Больше никто из них не говорил ни слова. Так сидели они у слухового окна, следя за бликами пожаров на чёрных кронах деревьев, прислушиваясь к неясным шумам этой душной, тревожной ночи.
Людмила уснула. Она дышала ровно и глубоко. Земсков ощущал каждый её вздох под тонкой тканью полосатой тельняшки. Закинутая голова девушки лежала на его плече.
Постепенно затих шум моторов. Выстрелы глухо доносились издалека. Вероятно, немецкое наступление передвинулось за реку Белую. Пришло время отправляться в путь.
Земскову жалко было будить Людмилу. Лицо спящей девушки показалось ему не просто красивым — это он замечал и раньше, — а каким-то очень родным, словно он знал её много лет. Он осторожно провёл рукой по густым, жёстким от пыли волосам. Людмила открыла глаза.
— Надо идти? — она быстро встала, вытащила из-под вороха сена свою измятую гимнастёрку.
Земсков высунулся через окошечко. Все спокойно. Ветер несёт облака. Луна то зарывается в них, то снова обнажается изогнутым серебристым мечом. Ни одно окошко не светится. Ни звука шагов, ни человеческого голоса.
— Пошли, Людмила.
Она не двигалась с места.
— Боишься?
— Скажи, Андрей, мы можем не дойти? Правда?
— Все может быть.
— У меня к тебе просьба…
— Какая? — он положил по гранате в карманы гражданских брюк, вынул пистолет, проверил его. — Какая просьба?
— Поцелуй меня.
В полутьме её лицо казалось неясным светлым пятном. Только глаза, ещё большие, чем обычно, отражали отблеск далёкого огня, и чуть заметно белели зубы между полуоткрытых губ.
Земсков обнял Людмилу. Она почувствовала между лопатками холодок пистолета, который он держал в руке, прижалась всем телом к Земскову и сама поцеловала его:
— Теперь пойдём!
4. КУРДЖИПС
Они благополучно дошли до реки, не встретив ни одного человека. От воды веяло сырой прохладой. Как ни в чем не бывало квакали лягушки. На том берегу из-за леса взлетали ракеты. Земсков шёл неслышным скользящим шагом. Людмила легко поспевала за ним. Узенькая дорожка свернула в камыши. Земсков, не раздумывая, вошёл в плотный строй шумящих стеблей. Другого пути вдоль берега не было, и он уверенно продвигался по еле заметной тропке.
Под ногами захлюпала вода. Внезапно Земсков остановился, схватив Людмилу за руку. В тихом хоре камышей ему послышался какой-то посторонний звук, но даже сейчас прикосновение к её горячей руке было чем-то очень значительным и хорошим. Несколько секунд они простояли, держась за руки. Бархатные щёточки колыхались над их головами. Наконец Земсков отпустил руку Людмилы и, сделав ей знак стоять на месте, двинулся вперёд. Справа заблестела маслянистая чёрная вода. Камыши отступили, открывая крохотную бухточку. На противоположной её стороне из камыша высунулась голова в бескозырке.
— Валерка!
— Есть, товарищ старший лейтенант!
Косотруб повёл Земскова и Людмилу вдоль берега. Он успел уже здесь осмотреться и даже обнаружил рыбачий челнок, который предусмотрительно отвёл подальше. Челнок рассчитан был на одного человека, от силы — на двоих.
— Ничего, поместимся! — успокаивал Косотруб. — Везёт мне — второй линкор заимел. Этот ещё лучше того донского ящика!
Весла не было, но Косотруб раздобыл где-то доску. Когда челнок глубоко осел под тяжестью троих человек, Валерка сам себе скомандовал:
— На воду!
Переезд на другой берег занял не более десяти минут. Челнок ткнулся плоским днищем в песок. Недалеко от берега, подымающегося круто в гору, темнел лес. Земсков повёл своих спутников напрямик между деревьями, по компасу. По его расчёту к утру они должны были выйти на магистральное шоссе в районе станицы Апшеронской.. Редкая стрельба доносилась с северо-востока. Это давало Земскову надежду достичь Апшеронской раньше немцев. Ночью они обычно не наступали.
Идти становилось все труднее. Земсков скинул с себя гражданскую одежду, мысленно ещё раз поблагодарив Дорохова. Стало немного легче. «Как же трудно, должно быть, Людмиле!» — думал он. Девушка не жаловалась. Она молча шла между Земсковым и Косотрубом. Дорогу преградил не широкий, но быстрый поток, шумящий по камням. Валерка попробовал палкой глубину.
— Можно перейти. Здесь не больше метра.
Он первым перебрался на другой берег. Земсков без труда поднял Людмилу на руки. Совсем близко от её уха его губы произнесли непонятное слово: «Курджипс». Она осторожно, но решительно высвободилась из его рук:
— Я — тяжёлая, не надо. Ты мне только дай руку.