Флаг миноносца

Арсеньев сидел на почерневшей дубовой табуретке, положив пистолет и бинокль на стол, за которым, вероятно, обедало не одно поколение подмосковной крестьянской семьи. В полумраке поблескивали медные ризы икон в углу, а на комоде светился тонкий мельхиоровый кубок - странный предмет в этом дедовском доме - очевидно спортивный трофей кого-нибудь из представителей молодого поколения семьи.

В дверь постучали. Вошел кок Гуляев с двумя котелками. В одном были разогретые консервы, в другом поджаренная тонкими ломтиками картошка.

- Балуешь нас, Гуляев, - сказал Яновский. - Как дела на камбузе?

- Не беспокойтесь, товарищ комиссар. Матросы накормлены всегда вперед начальства. Порядок морской!

Когда поужинали, Арсеньев напомнил:

- Значит, взорвали орудия, Владимир Яковлевич? Какая была система?

- "Бе-тринадцать". Своими руками взорвали. Вот тогда я узнал цену каждому из наших людей. Сунулись в одну, в другую сторону - кольцо. Казалось бы, думать только о спасении, а Шацкий меня спрашивает: "Как вы считаете, товарищ комиссар, доверят нам новое оружие?"

Решили прорываться под селом Русаковское. Дождь лил не переставая. Но перед атакой по традиции ребята начали скидывать серые шинели. Остались кто в бушлате, кто просто в тельняшке. И сразу к нам стали проситься пехотинцы. Их много блуждало тогда. Выходили группками и в одиночку. А тут увидели такое ядро! В первой атаке погиб командир батареи, но матросы уже набрали ход. Выбили немцев из трех деревень.

Яновский долго рассказывал о том, как горсточка моряков шла по тылам врага, и Арсеньев невольно сравнивал их путь с последним выходом своего корабля. "Да, - думал он, - эти люди имеют право сражаться под Флагом миноносца. Ну, а как новые, те, что не слышали ни разу свиста снаряда над головой, вчерашние школьники, пехотные новобранцы, солдаты и сержанты, переодетые в морскую форму. В дивизионе немало таких, как сержант Сомин, который все старается сделать сам, вместо того чтобы командовать людьми".

Уже лежа на кровати, Арсеньев понял, зачем Яновский рассказал о выходе его группы из окружения. Комиссар хотел внушить командиру уверенность в людях дивизиона. Яновский говорил о каждом бойце и командире, попавшем в гвардейскую часть из той батареи, и не сказал только об одном человеке - о себе самом, не сказал, как он шел впереди колонны, изнемогая от усталости, как поднял отряд в атаку под пулеметным огнем.

Яновский уснул быстро. Ему снились жена и дочурка, почтальон, который каждое утро приносит газеты и письма в их московскую квартиру против Александровского сада, что у Кремлевской стены.

Арсеньев не спал. Прикуривая одну папиросу от другой, он лежал в темноте, не снимая кителя. Возле него на табуретке набралась целая груда окурков.

Через заклеенное бумажными крестами оконце просачивался в избу приглушенный неумолчный гул. Он понял значение этого гула. Как кровь по венам, текли по подмосковным дорогам, по просекам и лесным тропкам собирающиеся силы армии. Новые и новые части входили в прифронтовую полосу и замирали - растворялись в занесенных снегом селах, на обочинах шоссе, среди сосен и колхозных садов. Вся эта сила ждала до поры до времени, и только немногие уже поредевшие части сдерживали напор врага. Среди множества танковых и пехотных дивизий, кавалерийских корпусов, саперных и артиллерийских частей, затих на краю неведомой деревушки Отдельный гвардейский дивизион моряков.

Занимался двадцать первый день ноябрьского наступления гитлеровцев на Москву. Шестое декабря 1941 года.

3. ПОД ОГНЕМ

Еще не совсем рассвело, когда дивизион снова вышел на огневую позицию. Она находилась на склоне холма, над рекой. Дали залп. Вот уже донеслись разрывы снарядов. Сомин, стоявший со своей автоматической пушкой на пригорке, напряженно ждал команды отходить. Косотруб уже успел побывать на вчерашней огневой. Он рассказал Сомину, как разворотили поляну немецкие самолеты. Но команды отходить не было. Дивизион оставался на месте.

Хриплый нарастающий вой внезапно хлестнул по нервам, и раньше, чем Сомин успел сообразить, в чем дело, рядом с машинами первой батареи раздался не очень громкий треск. Кто-то закричал:

- Миномет!

За первой миной последовало еще несколько. Двое бойцов лежали у колеса боевой установки. Снег был в крови.

Сомин бросился на землю, прижался щекой к снегу. В этот момент первой в его жизни смертельной опасности он увидел, как в тумане, наводчика своего орудия Дубового, который, оставив штурвал, кинулся в кабину. Боец впился в шофера с криком:

- Гришин! Скорей уезжаем! Скорей!

Этот крик вернул Сомину самообладание. "Как же так, - мелькнуло у него в мозгу, - неужели я испугался?"

Он вскочил одним прыжком на платформу машины. За рекой что-то вспыхивало. "Вот он - миномет!"

- По наземной цели! - закричал Сомин срывающимся голосом. Дубового не было у штурвала горизонтальной наводки. "Где этот трус, который вечно произносит речи и больше всех болтает?"