Физрук

Аграфена Юльевна — больше некому. Возвращаться на вахту и скандалить я не стал. Во-первых, мне было лень. А во-вторых, я пять минут назад ее благодарил. Получается когнитивный диссонанс какой-то. И вообще, я стал замечать за собой некоторое смягчение натуры. Владимир Юрьевич даже горничным в гостиницах не разрешал заглядывать к нему в номер. А Сашок-лопушок, комсомолец-ударник, небось полагал такое поведение жлобством и мещанством. Кстати, надо бы почитать газетки на сон грядущий, дабы проникнуться духом эпохи. Чем я и занялся.

Утром я отправился на работу. Как ни странно, чтение официальной советской прессы мне помогло. Понятно, что в этом обществе действовала своего рода двойная мораль. С трибун говорили одно, а дома, на кухне, другое. Однако, чтобы ты там себе ни думал, находясь на службе или работе, ты должен вести себя так, как это не только считается общепринятым, но и вменяется государством в обязанность. Поэтому, ради выживания, в стенах педучреждения мне следует засовывать подальше Вову — прожженного делягу и полубандита — и выпячивать на первый план Шуру Данилова — до оскомины правильного комсомольца.

С этими благими намерениями я вступил в стены учительской. Едва я миновал ее порог, все разговоры оборвались и все головы повернулись в мою сторону. Признаться, мне стало не по себе от этого молчаливого рассматривания. Что-нибудь случилось с Симочкой? Да нет, вот она стоит, честные-пречестные глазенки округлила… Я нанес военруку более тяжкие телесные повреждения, нежели показалось сначала? Тоже нет. Вон у окна сидит, буравит меня ледяным взором, от которого я, видимо, должен превратиться в снеговика…

— Доброе утро, коллеги! — сказал я, чтобы разрядить обстановку.

Помогло. Опять все загалдели, обсуждая свои учительские дела.

— Александр Сергеевич! — окликнула меня Раечка, директорская секретарша. — Загляните к Пал Палычу, пожалуйста!

Вот оно! Сейчас мне выволочку учинят. Я открыл дверь и увидел эту сладкую парочку — директора и заведующую учебной частью.

— Здравствуйте, Александр Сергеевич! — сказал Разуваев. — Проходите, садитесь!

— Здрасьте…

Опустившись на стул, я принялся ждать вынесения приговора. Может на этот раз все-таки выставят взашей?.. Так я с радостью! Пойду к Панкратычу в спортобщество «Литейщик», он, хоть и спьяну, золотые горы сулил, если я стану тренером городской команды, в основном — по самбо, но немного — и по карате.

— Как прошло совещание в райкоме комсомола? — осведомился Пал Палыч.

Я хотел было резануть правду-матку, чтобы уж точно выгнали, но тут в разговор вступила старуха Шапокляк.

— Я хочу, Александр Сергеевич… — напряженно-хрупким голосом начала она. — Нет, я просто обязана просить у вас прощения за те безобразные сцены, которые стали результатом моей предубежденности. Для человека моего педагогического стажа и жизненного опыта совершенно непростительно не суметь разглядеть в молодом коллеге человека, может быть излишне прямодушного, но искреннего и добросердечного.

Это было посильнее «Фауста» Гёте. Змея прячет ядовитые зубы и признает ошибки? Не верю! Скорее всего, она тоже услыхала о моем участии в пьянке сильных мира сего и прикусила свой раздвоенный язык. Однако, надо думать, не надолго. Ровно до тех пор, покуда не разобралась в ситуации. Нужно не дать ей разобраться. Вернее — не дать ей сделать вредные для меня выводы. Змеиный язык должен оставаться прикушенным как можно дольше, желательно — навсегда.

— Полагаю, Эвелина Ардалионовна, что и с моей стороны имела место некоторая неосмотрительность, — дипломатично отреагировал я. — Обязуюсь вести себя более подобающе.

— Вот и замечательно! — резюмировал директор. — Вы, товарищ Царева, впредь будьте снисходительнее к молодым кадрам. А вы, товарищ Данилов, побыстрее адаптируйтесь к коллективу и принимайтесь, наконец, за свой экспериментальный класс. Там вам невпроворот работы.

— Как раз вчера, на совещании в райкоме, принято решение провести спартакиаду среди школьников нашего города, — как бы, между прочим, вставил я. — Думаю, что моя задача, в числе прочего, заключается и в том, чтобы подготовить для участия в ней команду нашей школы.

Насчет спартакиады я не совсем соврал. Словечко это действительно мелькало в пьяном трепе завсегдатаев элитного кабака. Имеет ли она отношение к школьникам, за это я ручаться не могу, но можно поговорить с Кешей и, если что, навести его на эту мысль. Директору идея понравилась во всяком случае. Он торжествующе посмотрел на завучиху, которая состроила ханжескую улыбку.

— Вот видите, Эвелина Ардалионовна! — воскликнул Пал Палыч. — А молодой педагог, невзирая на свой не слишком удачный дебют, оказывается патриотом школы и города!

— В этом мы его всецело поддерживаем, — проквакала Шапокляк.