Физрук 2: назад в СССР

А с другой стороны, что мне всю жизнь от нее прятаться?.. Она-то не виновата в том, что тело ее сына оказалось занято сознанием пятидесятилетнего однофамильца из будущего… Да и никто в этом не виноват… А, следовательно, никто не должен за это расплачиваться… Даже если она почувствует в письме что-то чужое, то скорее всего решит, что на ее сынка влияет незнакомая обстановка, опять же — перемены в личной жизни… А даже если и в самом деле сорвется из своей Тюмени и приедет погостить, то ничего страшного не случится…

С такими мыслями я и встретил новый день. Уроки втянули меня в свою педагогическую орбиту и передохнуть удавалось только на перемене. На большой я отправился в столовую и оказался за одним столом с военруком. Давненько мы с ним не общались. Пересекались только в учительской. От прежней нашей вражды не осталось и следа, да и та большей частью возникла благодаря двум школьным вертихвосткам. Особенно — уволившейся уже старшей пионервожатой. Не из-за ли нее у Петрова такой унылый вид?

— Как у тебя дела? — поинтересовался я, не рассчитывая, впрочем, на честный ответ, но ошибся.

— Да так! — отмахнулся он.

Теперь было бы невежливо не уточнить.

— А что случилось?

— Завучиха вдруг принялась под меня копать… — пробурчал он.

— По какому поводу?

— Насчет морального облика советского учителя…

— О, это мне хорошо знакомо!

Григорий Емельянович невесело усмехнулся.

— Знаю, — сказал он. — Она же меня подбивала… Предлагала выступить на педсовете против тебя, но я ее послал.

— И тогда она за тебя взялась?

— Точно… — кивнул он. — Свинья грязи всегда найдет.

— Она хоть замужем?

— Замужем… Видал бы ты ее мужика! Затюканный, как гвоздь, по самую шляпку.

— Говорят, она по директору сохнет.

— Все может быть… Но мы-то за что должны страдать?!

— Во всяком случае, меня она ни на какие выступления не уговорит.

— Тебя не уговорит, так историка или трудовика. Аморалка — вещь серьезная. Особенно, если завучиха протолкнет эту тему по партийной линии.

— А ты — коммунист?

— Конечно, — без всякой гордости подтвердил он. — Потому и опасаюсь. За аморалку директоров заводов снимают. А школьным военруком и вовсе могут пол подтереть. Черт, думал, тихонько до пенсии досидеть.

— Может тебе ее того… удовлетворить?

Я думал он меня тоже пошлет, но Петров задумался.

— Трудновато будет, конечно… — пробормотал он. — Хотя Ардалионовна, если ей физию платочком прикрыть, тоже всего лишь баба. А уж к бабам подходы я знаю…

— Дерзай! — подбодрил его я. — Только, если что, я тебе ничего не говорил.

— Не беспокойся! — заметно повеселел Григорий Емельянович. — С Дона выдачи нет!

Мы с удовольствием пожали друг другу руки. Словно в качестве компенсации за невеселые рассуждения с военруком, тут же состоялся еще один приятный разговор. На этот раз — с преподавателем немецкого. Друг Карл, похоже, гораздо сильнее меня увлекся идеей детской киностудии. Как выяснилось, он уже успел провентилировать этот вопрос в городском Доме Пионеров. Тамошнее руководство одобрило инициативу школьной общественности и готово поддержать ее перед городскими организациями.

В общем без бюрократических проволочек не обойдется, но они не должны мешать творчеству. И потому можно потихоньку начинать работать над первой короткометражкой, ради чего он, Рунге, готов пожертвовать своим свободным временем, запасами пленки и аппаратурой. В том смысле, что снимать он будет сам. Остальная съемочная группа должна будет позаботиться о сценарии, декорациях, костюмах и реквизите. Так что пора уже начать эту группу сколачивать и ставить перед нею творческие задачи.

— Кстати, и в этом деле мы не останемся без поддержки, — похвастался Карл Фридрихович. — Я познакомился с худруком и режиссером театрального кружка. Зовут его… Точнее — ее, Евгения Ивановна. Ей всего двадцать пять лет, но за ее плечами не только институт культуры, но и несколько поставленных детишками спектаклей! Она и ребята-кружковцы готовы дружить с детской киностудией и содействовать ее работе.

— Что ж, отличная новость, — одобрил я. — Надо бы посоветоваться с этой Евгенией Ивановной, как нам организовать ребят… Как ее фамилия?

— Красильникова, — ответил Рунге.

— А она не родственница, часом, Красильникова из десятого «А»?.. Он у меня в секции по самбо занимается…

— Старшая сестра, — ответил Карл. — Кстати, она как раз пригласила нас в ближайшее воскресенье посмотреть, как проходят у них в кружке репетиции.

— Превосходно! — обрадовался я. — Значит, сходим и посмотрим.

— Думаю, неплохо бы взять с собой наших юных коллег Абрикосова и Кривцова.

— Согласен!

И мы разошлись каждый по своим рабочим местам, чрезвычайно довольные тем, что все-таки началось какое-то движение в сторону реализации наших творческо-воспитательных планов. Сегодня у меня были занятия секции. Я решил порасспросить Красильникова о его сестре. Так сказать, собрать предварительную информацию. Однако вторник оказался воистину днем интересных новостей. Следующая исходила от Виктора Сергеевича. Он меня перехватил на выходе, после последнего урока.

— Слушай, Саша! — сказал он. — Я насчет телефона…