Физик против вермахта

В его мозге, испытывавшем острое кислородное голодание из–за отказывавшего сердца, всплывали яркие видение из, казалось бы, уже давно похороненного прошлого. «Господи, я же ничему ему не успел рассказать. Мы ведь и встречались-то несколько раз. Не успел…». Словно возвратившись на семьдесят с лишним лет назад, он снова проживал то страшное время в концентрационном лагере возле латвийского городка Саласпилс…

«Как же холодно. Мама почему мне так холодно? Мама, я же босиком. А почему мы бежим? Мама, почему ты не отвечаешь? Мне очень холодно! Здесь же снег. Мама, слышишь, я замерз». Он бежал по полю к видневшимся в сотне шагов длинным баракам, как и десятки других детей. Было очень холодно. Под босыми ногами хрустел колючий, режущий кожу снег. Сзади подгонял захлебывающийся лай собак, раздавались злые отрывистые команды на незнакомом языке…

«Холодно! Это же холодная вода! Аа-а-а! Не надо! Мне холодно! Хватит! Хватит! А-а-а-а!». Его вместе с другими деться загнали в комнату с каменным полом и начали обливать обжигающе холодной водой, сопровождая все это издевательским холодом. То и дело жирный мужик в клеёнчатом фартуке начинал с силой тереть их жесткой мочалкой, что-то при этом приговаривая. Он тер мочалкой с такой силой, что сдирал кожу до крови. Его это даже веселило…

«Эта конфетка мне? Правда-правда? Это правда мне? Я возьму? Мне, правда, за это ничего не будет… Она какая-то горькая и невкусная. Фу. Плохая конфета… У меня животик заболел. Больно. Дотронуться больно». Он корчился на полатях, сколоченных из голых досок, и стонал. Скрежетал зубами, но не издавал ни звука. За громкие крики здесь полагалась трепка от надзирателя, который всякий раз с удовольствием пускал в дело деревянную дубинку. То испытание нового яда маленький Коленька пережил только чудом…

«Что? Не надо, тетенька! Не надо! Я очень боюсь уколов. Это, правда, не больно? Вы ведь немножко кровушки возьмете? Точно-точно?». С расширявшимися от ужаса глазенками Николай смотрел, как медсестра в маске на лице, чертыхаясь, искала вену на его руке. Она снова и снова колола иголкой в и без того истыканное место на серо-синей коже. Наконец, иголка попала в нужное место и по тоненькой трубочке потекла багровая жидкость. Правда, шла она с трудом, отчего приходилось то и дело с силой мять детскую ручонку…

«А кушать нет совсем? Ничего-ничего? Даже маленького кусочка хлебца? Мне совсем маленький кусочек…». Шатаясь от сильной слабости, он снова и снова лизал металлическую тарелку, в которой не было и следа на похлебку. Рядом сидели такие же маленькие, высушенные едва ли не до бестелесного состояния, скелетики. Еще пока живые. Многие из них уже который день не вставали с досок, не шевелились. Лишь их глазенки в глубоко впавших глазница еще дергались…

— Николай Михайлович, миленький, не умирайте! Слышите меня⁈ — у хрипящего тела, корчившегося на кресле, заламывала руки девушка. — Где скорая? Где их носит? Витя, сделай что-нибудь? Что ты стоишь столбом? Николай Михайлович? Что? Что вы говорите? — всхлипывала девушка. — Я не могу разобрать. Я не понимаю!

Бедный старик, выгибаясь всем телом, снова и снова пытался что–то сказать. Но ставшие непослушными губы издавали лишь неразборчивые звуки.

— Расскажите… Эдичке… Расскажите… Я не успел. Я не успел. Слышите? Расскажите ему про Саласпилс… Я был там. Я все видел… Он же ничего не понимает. Эдичка ничего не знает. Расскажите ему все… Пусть он знает про Саласпилс…

Суетившиеся вокруг умирающего люди пытались что–то сделать: брызгали на него водой, распахивали окна, пихали в рот таблетки, массировали грудину. Однако, все их усилия были тщетны. Николай Михайлович Теслин, малолетний узник концлагеря близ Саласпилса, лауреат государственной премии, орденоносец, ученый и изобретатель, умирал.

Он уходил, сожалея лишь об одном… Не об умершей от рака супруге, не о загибающемся заводском гиганте, не о друзьях и знакомых… В его умирающем сознании билась одна единственная мысль о том, что он не успел рассказать своему внуку о лагере Саласпилс. «Господи, я же не успел ему рассказать о лагере! Господи, я не успел… Слышишь⁈ Я должен ему рассказать! Должен успеть все рассказать… любой ценой».

Его бестелесная оболочка с огромной скоростью начала движение вне времени и пространства туда, где и должна была найти вечный покой. Однако, вдруг случилось странное. Движение в никуда сначала замедлилось, а потом и совсем сошло на нет. В какой–то момент его дернуло вниз и все завертелось по новой.

Резкие усиливающийся свист! Тьма! Тьма! Тьма! Тьма, внезапно сменившаяся светом! Резко! Сильно! В него ворвался всепоглощающий свет! Давящий, мощный, выбивавший все и вся, свет заполнил его мятежную душу, полностью поглощая сознание…

Глава 2 Новая жизнь

Северо-Американские Соединенные штаты, г. Нью-Йорк, отель Нью-Йоркер.