Прежде, чем я мог ответить, она покачала головой и упала передо мной на колени. Пока она раскачивалась, горячие слезы упали на контракт, смешиваясь с чернилами и превращая их в огромные завитки черного.
Она сама подала мне идею. В конце концов, технически мы были женаты. Нас вырастили друг для друга, нам было предначертано свести друг друга с ума. Это была наша судьба. Наша гребаная доля.
Ее смех перемешался с рыданиями. Звук буквально разрывал сердце. Я заставил свое тело стоять на месте, пока она свернулась клубочком на полу.
— Это по-настоящему. Это... это не кошмарный сон. Это реальность!
Слезы ручьем бежали из ее глаз, все быстрее и быстрее, затем она задержала дыхание и начала задыхаться. Она глотала воздух и рыдала, и глотала вновь.
— Так нечестно. Я х-хочу д-домой...
Я никогда не видел, чтобы кто-то так полностью терял самообладание.
Это было не только из-за документа. Это было из-за того, что она не позволяла себе чувствовать. Она не отпустила прошлое. Она не осознала, что это ее будущее, и невозможно повернуть назад — независимо от того, как сильно она убеждала себя в обратном.
Так она выживала — притворяясь, что это нереально, что все каким-то образом исчезнет?
Все пробилось наружу, сотрясая ее тело от горя.
Я возвышался над ней, не желая видеть такую слабость. Презирая то, что сломил ее. Но в то же время, я стоял, защищая ее уязвимость, стоял на страже, удостоверяясь, что она могла дать слабину.
В каком-то смысле я точно знал, как она чувствовала себя. Мы оба были прикованы к будущему, которого не хотели, и ни один из нас не мог отказаться от него.
Я не прикоснулся к ней. Не мучил ее.
Я позволил ей выплеснуть ее опасения и очистить свои мысли.
Я просто позволил ей плакать.
Пока каждая капелька падала на ковер, я понял, что, черт подери, завидую. Я завидовал, что она так легко могла очиститься. Так просто показать эмоции, зная, что она легко могла взять себя в руки вновь.
Прошло полчаса или, возможно, десять минут, но медленно слезы Нилы остановились, и ее дрожащее тело погрузилось в тишину.
Ночь была полностью испорчена. У меня больше не было желания заставить ее подписать или вести войну. И, определено, у меня не было энергии быть безжалостным.
В этом не было никакой нужды. Мне не нужно было ломать ее — не после того, как она сама себя сломала.
Я тяжело выдохнул.
— Вставай.
Медленно, тихо и покорно она поднялись на ноги. Она стояла, пошатываясь, как гребаное привидение. В руках по-прежнему держала перо и документ, вымоченный в ее слезах.
Не проронив ни слова, она положила влажный документ на стол, макнула перо в чернила и подписала свое имя.
Мой желудок сжался. Я должен быть счастлив, но моя радость превратилась в грязное топливо, которое травило мои внутренности.
Избегая зрительного контакта, она прошептала:
— Я хочу вернуться в комнату. Ели внутри тебя есть хоть какое-то подобие души, Джетро, ты исполнишь эту маленькую просьбу.
Мое сердце сжалось, лед треснул, оттаивая часть за частью.
Мои руки так и зудели от желания прикоснуться к ней, предоставить ей утешение... комфорт.
Ни в коем случае, она не хотела, чтобы ее трогали. Особенно я.
Меньшее, что я мог сделать — это оставить ее в покое.
Медленно я повернулся к столу и взял ее телефон.
— Держи, — я вложил его в ее хрупкую ладонь.
Она даже не обратила на меня внимания.
Поскольку больше нечего было сказать, я повел ее обратно в комнату.
Иголочка с ниточкой:
Я смахнула одинокую соленую слезинку со своей щеки. Мое сердце ощущалось обугленным куском плоти в груди. Прошлая ночь несла лишь отдаленные воспоминания, словно нечто туманное и размытое. Я помнила яркие фейерверки, припоминала, как провела спокойный день за чтением и помогала в саду подготавливать все к празднованию дня рождения, но не могла сказать наверняка, что же произошло в кабинете Джетро.
Все, что я знала, что, в конце концов, не выдержала давления.
То, как я рыдала в собачьей конуре, когда только была доставлена сюда, не шло ни в какое сравнение с тем, насколько я стала раздавленной сейчас.
Меня должно волновать, что Джетро видел момент моей абсолютной слабости, но я не могла собраться с силами. Я чувствовала себя необычно отстраненной от всего, что происходило вокруг меня.
Он не стал истязать меня или причинять боль, вселяя в меня еще больше ужаса. Он стоял гордо, словно величественная ледяная статуя, сохраняя абсолютное молчание и не испытывая ни капли жалости, возвышаясь надо мной, пока я заливала слезами отчаяния изысканный ковер.