First Debt

— Сейчас я преподам тебе урок истории, мисс Уивер. Ты будешь внимательно слушать и поймешь, почему ты платишь этот долг. — Вышагивая туда-сюда, он добавил: — Каждый долг будет начинаться так. История — выучена, долг — выплачен. Я расскажу, что твои предки сделали с моими. Ты извинишься и раскаешься в их прошлых грехах, и только тогда начнется сама выплата. — Подойдя ближе, тепло его тела согрело мое. Его слова были едва слышны у моего уха. — Если ты не раскаешься и не позволишь выплатить долг, я выбью из тебя всё это. Если ты не согласишься с причинами, почему нужно выплатить долг, выплата будет произведена дважды. Поняла?

Дважды?

Двойной кошмар.

Двойной ужас.

Тогда... я расхохоталась. Неадекватно, ага, но картинки в моей голове были комичными.

— Ты имеешь в виду, что казнишь меня дважды? — улыбнулась я. — В добавлении к психам, вы еще и некроманты? Пожалуйста, просвети меня, как это будет происходить.

Он вскинул руку и шлепнул по моему заду, покрытому джинсовой тканью.

Я застонала, пошатнувшись в оковах. Я не могла осмыслить болезненное жжение от его удара и пульсацию моего клитора и сосков.

«Черт. Не позволяй ему увидеть, что он уже сломал твой разум». Если он притронется ко мне и почувствует, насколько я влажная, то я больше не смогу ужиться сама с собой.

— Мне уже поднадоел твоей ротик, мисс Уивер.

— Уверен? Так не казалось, когда мои губы был обернуты вокруг тебя. Представляешь, это был первый минет, который я делала.

Он резко вдохнул. Он положил руку на мои волосы, сжал их в кулак так, что засаднило кожу головы. Его губы щекотали мое ухо, пока он шептал:

— Ты продолжаешь дразнить меня тем, что случилось в лесу. Думаешь, потому что ты сглотнула, я буду, что... благодарен? Стану нежным? Влюблюсь в тебя? — он покачал головой. — Что, мисс Уивер? Думаешь, мне стоит напомнить, что именно ты сжималась вокруг моего языка так сильно, что практически поранила? Каждой гребаной лаской я сводил тебя с ума, — он провел кончиком языка от уха к моей щеке.

Я задрожала, каждая частичка моего тела напряглась.

— Мы квиты. Оргазм за оргазм. Не воображай, будто это дает тебе какую-то власть, поскольку это не так.

Я тяжело дышала, пытаясь обнаружить некое подобие ненависти, которую я лелеяла. Но он прижался своим телом к моему и потерся своей эрекцией о мою поясницу.

Он тихо застонал.

— На что бы я только не пошел, чтобы трахнуть тебя. Чтобы остановить твои поддразнивания и использовать тебя так, как ты хочешь.

Внутри меня всё зажглось, заискрилось и вышло из-под контроля.

Мысль о его члене внутри меня одновременно отталкивала и манила. Мысленный образ того, как мы сражаемся в этом неизведанном поединке, пока наши обнаженные тела борются за доминирование, послал сквозь меня искру.

Мое дыхание стало прерывистым.

— Почему ты не сделаешь этого?

Черт, слова соскользнули с губ прежде, чем я смогла оценить их.

Губы Джетро изогнулись возле меня. Он не ответил.

Вопрос повис как флаг, трепещущий на возбуждающем ветерке. Я не могла забрать слова обратно, а Джетро не мог ответить.

Отстранившись, он пропустил пальцы сквозь волосы и зашагал по комнате.

— Пришло время урока истории.

Я корчилась напротив ужасно неудобного столба, качаясь от гнева и желания.

Я презирала влажность между моих ног. Я ненавидела, что где бы он ни прикоснулся ко мне, я бы лучше поцеловала его, вместо того, чтобы как можно скорее уничтожить.

Мое тело было разгоряченным и обескураженным. Отчаянно нуждалось в свободе. Жаждало похоть.

— В 1460 году Хоук были никем. У нас не было ни земли, ни титулов, ни денег — ничего. Мы были мусором под ногами и выживали за счет милостыни других. К счастью, после многих лет просьб и жизни на улице, мой предок и его семья нашли работу в одном домашнем хозяйстве у людей, которые были противоположностью им во всем. В начале, казалось, что удача повернулась к ним лицом, и их дни воровства и борьбы подошли к концу. Что они не знали, — что пришел конец их свободе, и, в конце концов, и их жизням. Они стали рабами — доступными для каждой прихоти Уивер. Не только мой предок работал на их семью, но его жена стала их кухаркой, сын подручным конюха, а дочь — посудомойкой. Семья Хоук работала на семью Уивер.

Голос Джетро гипнотизировал, унося меня из оранжереи ко времени, когда сточные воды текли по улицам, а мясо крысы было таким же распространенным в трущобах Лондона, как и мясо цыпленка.

Джетро не прекращал свой рассказ.

— Они работали каждый час — готовили, мыли, подносили — обеспечивая Уивер жизнь в роскоши. Ничто не было для них слишком — они были винтиками, которые управляли хозяйством.

— Так они были рабочими, — сболтнула я. — Их наняли, чтобы ухаживать за моими предками и, несомненно, им дали жилье, так же как и пищу с одеждой.

Джетро метнулся ко мне. Схватив мои волосы в кулак, он выплюнул: