Фёдор Абрамов

Все без исключения образы романа «Братья и сёстры» – собирательные. Они вместили в себя черты характеров тех, кого лично знал писатель, с кем рос и общался: его друзей, близких и родных, простых жителей Верколы и окрестных деревень, тех, о ком ему рассказывали, о ком говорили, и тех, кого он встречал в своих многочисленных поездках по Пинежью.

Вообще тайну реальных прототипов героев «Братьев и сестёр» Фёдор Абрамов откроет не сразу. Причин тому много. Во-первых, чтобы никого не допускать в свою писательскую кухню, а во-вторых, – и это, наверное, самое главное, – чтобы герои не лишились в романе самостоятельной жизни и не стали заложниками судеб реальных людей, что неизбежно сопряжено со всякого рода сопоставлениями, поисками правды и вымысла. А ещё Абрамов очень жалел прототипов своих литературных героев, ведь быть реальным человеком и прообразом литературного героя не так-то просто!

Спустя время, в беседах с близкими, знакомыми, на встречах с читателями Фёдор Абрамов всё же поведает о том, чьи судьбы в меньшей или большей степени повлияли на рождение того или иного героя, да и всей тетралогии «Братья и сёстры». Абрамов в своей статье «Сюжет и жизнь», опубликованной в «Литературной газете» 13 января 1971 года, скажет так: «За каждым героем так или иначе стоит живая натура, живая модель».

Выхватить в человеческой натуре её суть, малую крупицу, из которой могучим кедром вырастет незабываемый литературный образ, – задача, с которой Абрамов справился на отлично. «Почти все писатели имеют прототипов… – скажет Абрамов 6 мая 1974 года на встрече со студентами и преподавателями Архангельского педагогического института им. М. В. Ломоносова, студентом которого когда-то едва не стал сам. – У меня всегда стоит живой человек перед глазами. Но я не беру человека и не описываю – из этого ничего не вышло бы. Беру деталь и отталкиваюсь от этого. История с прототипами сложная. Критики ходят по Пинеге, смотрят и думают: с кого списано? Когда человек хороший, это всех устраивает. Но когда лезут к человеку с недостатками, то это конфуз…»

Однако при всём многообразии образов у «Братьев и сестёр» есть главный герой. Временами он ненадолго теряется в гуще действующих лиц (да и повествование начинается не с него), и всё же его важность в романе после его полного прочтения явно выступает на первый план.

Мишка Пряслин. Он не просто один из главных положительных героев романа, он его сила, его главная нравственная основа, показатель чистоты помыслов, человечности и самобытности восприятия и видения жизни. По авторскому замыслу, Мишка Пряслин лишён мыслей о лёгкой жизни, для него работа не просто необходимость в силу известных по роману обстоятельств, а в этом его исключительность, его внутренний стержень. «Люди должны включить в своё душевное хозяйство пряслинский нравственный комплекс – это для меня несомненно», – напишет Абрамов Борису Лаврентьевичу Кононову 3 сентября 1976 года, тем самым, в первую очередь для себя самого, подчеркнув особенность образа Мишки Пряслина и всей его семьи.

Так кто же он, Мишка Пряслин? Чей реальный образ помог Фёдору Абрамову создать его облик, оживить в читательских умах, да так, что некоторые из них, сопоставляя свои военные и послевоенные судьбы, видели в нём самих себя? И таких примеров было не счесть! Мишка Пряслин поистине стал народным.

Фёдору Абрамову удалось почти невозможное. Наверное, ни одно из произведений, вышедших из-под пера до, да и после «Братьев и сестёр» (если только «Василий Тёркин» Твардовского да стихотворение Симонова «Жди меня»), не содержало в себе столько тождественности между образами героев произведения и читателями. Абрамов действительно угодил в точку. Он не просто всколыхнул читательское сознание тем, что хотел донести, что у самого лежало на душе, но и заставил говорить о том времени, о котором смолчать не мог, о тех, чьим трудом в войну добывался нелёгкий победный хлеб! И ещё, может быть, самое ценное то, что Абрамов сподвиг говорить об этом устами простых людей, тех, кто непосредственно вынес на своих плечах бремя военных и послевоенных тягот, работая в колхозе один за семерых.

Такие, как Мишка Пряслин, взяв на себя хоть какую-то мужицкую работу, были весомой опорой и подмогой в каждодневном колхозном труде. Помню, как мой отец, встретивший войну одиннадцатилетним подростком, не хуже Мишки Пряслина, помогая матери растить двух малолетних сестёр, с утра до вечера вырабатывал в колхозе трудодни: зимой на заготовке дров, а летом на покосах отбивая косы да укладывая стога… И как мне не вспомнить, что уже в пору моего детства с какой-то определённой гордостью говорили в нашей деревне, что лучшие пахари – бабы, ведь их научила этому война.

Образ Мишки Пряслина был настолько близок многим читателям, в чьей судьбе отразилось то время, что были и такие, кто в своих письмах прямо заявлял Фёдору Абрамову: «Я претендую на то, что бо́льшую часть фактов Вы списали с меня», – как это сделал в своём письме от 20 февраля 1971 года житель Петергофа А. А. Пучинский.