После небольшого отступления вернёмся к трём аспирантским годам Фёдора Абрамова, пусть и к короткому, но весьма непростому периоду его жизни. В первую очередь это было время поиска самого себя, утверждения гражданской позиции. Именно в эти годы Абрамов, по выражению Дмитрия Лихачёва, не успев «разобраться в делах государственной идеологии», втянул себя в борьбу со «смотрящими» на Запад «космополитами». В этот момент в нём заговорил тот самый бескомпромиссный Абрамов-критик, Абрамов-коммунист (с первого года обучения в аспирантуре на партийном собрании он был выбран парторгом курса). По выражению его близкого друга Александра Рубашкина, студента филфаковского отделения журналистики, ярый и упористый Абрамов был «категоричным максималистом». Его бескомпромиссность и проявилась в той самой пресловутой борьбе с «космополитизмом», смерчем накрывшей с осени 1948 года всю страну и достигшей апогея в 1949-м.
Теория космополитизма была очень удобна для всякого рода проработок, поиска инакомыслия, идущего вразрез с линией партии. И поэтому космополитизм, прославлявший стирание границ и культур, объединение мира в одно единое государственное пространство, рассматривался как враждебная буржуазная идеология, чуждая советскому обществу. К тому же его понятие, менявшееся на протяжении многих веков от Сократа до Иммануила Канта, давало «проработчикам» поистине непаханое поле вариантов обвинений в отношении тех, кто якобы отрицал или недооценивал роль советской культуры в мировой цивилизации. Недаром почти сразу эта борьба против низкопоклонства перед Западом приобрела явно антисемитский характер: еврей – значит, космополит.
Для публичной травли космополитов в учреждениях были созданы «суды чести», по сути, явившиеся верхом цинизма по отношению к видным деятелям культуры, так как именно они первыми главным образом попали под удар. Существуют неоспоримые свидетельства, что создание «судов чести» было инициировано при непосредственном участии самого Сталина. Именно «суды чести» должны были взять на себя контроль над интеллектуальной жизнью страны.
В марте 1948 года в одной из центральных газет ЦК ВКП(б) «Культура и жизнь» была напечатана статья под заголовком «Против буржуазного либерализма в литературоведении», явно определяющая основные направления в борьбе с инакомыслием в филологии. В частности, в ней указывалось, что «…с некоторых пор в изданиях Академии наук СССР, Московского и Ленинградского университетов начали появляться статьи, в которых превозносятся заслуги представителей буржуазной науки о литературе…», и весьма с нелестной стороны фигурировала персона профессора Ленинградского университета, академика словесности Виктора Максимовича Жирмунского. Эта публикация стала своего рода затравкой к последующим, целенаправленным действиям в борьбе с «буржуазным либерализмом в литературе» и в советской культуре в целом. И отклики на данную статью в вузовских малотиражках по всей стране не заставили себя долго ждать. Отреагировал и Ленинградский университет, поместив в газете «Ленинградский университет» № 13 осуждающую статью, пролившую свет на космополитическую идеологию, существовавшую в недрах университета. На курсах начались осуждающие университетских профессоров-«космополитов» собрания, проводимые под присмотром «суда чести».
Входил ли Фёдор Абрамов в число «проработчиков», мы не знаем, но отказаться от выступлений, да и вообще от участия в таких судах ему, коммунисту, парторгу группы, было просто невозможно. Что конкретно заставило Абрамова принять позицию обличителя? Боязнь самому оказаться в числе сочувствующих «профессорам-космополитам» или же, что гораздо хуже, вообще подвергнуться такой же опале? А может быть, он действительно верил в необходимость таких «проработок», в связи с чем и не искал альтернативы? Смею предположить – второе.